— Rex trementis majestatis[216], ты вступаешь в наши стены, — воскликнул отец Сильверий, — прими то, что готово умереть, и пощади того, кто любит жизнь, и пусть за вином обнаружится предатель. — Наливай, Бернхард! — попросил он плотника, и тот доверху налил красного вина в три стакана и протянул их нам...
Я не хотела пить, но старик взял стакан и протянул его мне с таким взглядом... что я не могла ему отказать.
Мы выпили все залпом. Но не успела я и допить... как... уже не понимала со мной происходит... густая пелена опустилась мне на глаза, я упала на колени и еле смогла ухватиться за гроб...
Я услышала, как плотник сказал: «Она мертва -живой труп», и почувствовала, что двое других подняли меня и уложили в гроб.
— Долой! Дитя вожделений и порока, — прокричал мне в ухо Гервасий. ..-Ты- живой труп!
Все это я слышала как бы издалека; но мои ощущения были живы, потому как я почувствовала, что мне задрали юбку и исподнее и мой зад оголился, чувствовала, как проваливаюсь в сон, и как холодный сырой воздух ложится на мою обнаженную плоть.
Большего я не знаю... Я потеряла сознание, но лишь для того, чтобы во сне снова стать живым трупом.
Мне приснилось, будто я выступаю в мюнхенском театре — я знаю этот театр, потому что видела там несколько представлений, а с парой красивых актеров из него даже забавлялась в своих фантазиях — в роли мессинской невесты[217], вместе с доном Цезарем и доном Мануилом на сцене... Сцена представляла подземную темницу... Дон Цезарь и дон Мануил были доминиканскими монахами, а я была одета как цистерианка[218]. Мой капюшон был откинут, а грудь совершенно обнажена...
Дон Цезарь отвел меня на просцениум; я видела весь театр, доверху заполненный зрителями. Продекламировал:
Наглая сука, давай!
Новые прелести тебе показать придется
И о власти рока рассказать небылицу —
Человечность розгой в тело твое вобью.
[219]Дон Мануил взял меня на руки, а дон Цезарь безо всякого стыда раздел меня перед всем честным народом, раздвинул мне ноги и с силой отобрал у меня то, что даже твой отец, дорогая Моника, благородно не тронул...
Я чувствовала его член в своем чреве, чувствовала, как моя девственная кровь течет по ляжкам, чувствовала — стоит ли отрицать? — невыразимое блаженство.
Если ты думаешь, что во время этого блаженства я проснулась, ты ошибаешься.
После того, как дон Цезарь вынул из моего влагалища свой член, который был даже тверже и толще, чем прежде... дон Мануил опустил мое платье, а зрители рьяно зааплодировали, дон Цезарь схватил меня и произнес:
