Я на минуту представила маму, которая просто не переживет того, что я сейчас собиралась сделать. Нет, я должна сдержаться… Должна сдержаться хотя бы ради нее, не ради себя, ради нее! Ведь у нее никого нет, кроме меня: с родной сестрой тетей Люсей после поступка Даши она точно никогда не возобновит общение, папа ей всю жизнь изменял и, кто знает, может быть, делает это до сих пор. Я одна у нее осталась, я не могу ее бросить здесь среди этих тварей, лжецов и предателей, мою бедную, нежную мамочку, я не могу это сделать…
Мысли о маме еще больше усугубили мое состояние, и меня несколько минут просто колотило в истерике, что я не могла сделать ни одного движения, ощущая парализованность частей тела. Когда я наконец сумела пошевелить руками и ногами, я встала и решительно направилась к выходу из этой крыши, чтобы не сотворить непоправимое. Только ради мамы…
Оказавшись на улице, я прошла мимо этой надписи, которую видела с высоты четырнадцатиэтажного дома, и, воплотив всю кишащую внутри меня ненависть, плюнула на слово «солнышко».
— Будь ты проклят, гадина! — негромко сказала я и побрела прочь из этого хорошо знакомого мне двора.
Возвращаться домой в таком состоянии не было никакого желания. Я не представляла, как я расскажу маме о том, что зря простила Стаса, что зря поверила ему и зря провела с ним весь вчерашний вечер. Меня тошнило от самой себя и от моей тупой наивности, с которой я доверилась этой скотине, позволив в два счета обвести себя вокруг пальца. Завибрировавший в сумке телефон напугал меня, я начала копаться в содержимом сумки, пытаясь отыскать телефон, и увидела, что звонит Стас. Мне захотелось вдребезги разбить телефон об асфальт, чтобы только не видеть это самое мерзкое на свете имя на его дисплее, но, собрав последнюю волю в кулак, я глубоко выдохнула и ответила на вызов, кажется, на последнем гудке, после чего должен был случиться автоматический сброс.
— Привет, солнышко, я приехал к торговому центру, выходи, — услышала я на том конце провода радостный голос.
— Слышь ты, тварина, — очень медленно, с расстановкой сказала я, — еще раз назовешь меня солнышком, еще раз сюда позвонишь, я к тебе лично приеду, грохну тебя и закопаю, а вместо надгробия поставлю тебе унитаз из того ресторана! Ты меня понял, сволочь ничтожная? — я сама была потрясена тем, с какой жестокостью это прозвучало, но я была полностью солидарна со своим внутренним голосом, подсказывающим мне правильный текст при беседе с этим уродом.
