— Какая я тебе тетя, племянничек хренов, просто Тоня, а можно и Тонечка, но это потом.
Мне 15, Тоне 18, но я то заморышь казенного харча, против ее домашнего.
— Рулить можешь? Ездил когда-нибудь на машине? За баранку держался?
Мне стыдно признаться, что никогда не рулил, поэтому я утвердительно качало головой: Ага. А сам думаю, ну что уж тут такого-то, видел ведь, как крутят руль шофера, ерунда какая!
— Садись за руль, смотри это сектор газа, это рычаг перемены передач, это фрикцион… — получаю краткий инструктаж к полученным прежде «навыкам вождения», — выжимай педаль фрикциона, втыкай скорость, и по-е-ха-ли!
Да мы поехали, и Тоня запела песню:
— Прокати нас Петруша на тракторе, до околицы нас прокати!…
Хорошо ей петь, а я верчу проклятый руль туда-сюда! А трактор упрямо лезет на то, что лежит не на дороге: то на забор, то на соседний трактор. Не успела Тоня допеть куплет, как трактор, взбрыкнув, бросился на столб. Машину мы остановить не успели, и пришлось нам с Тоней-Тонечкой снимать радиатор и, под матерщину инженера ЛЗС, тащить его в медницкую. Тоня запретила мне говорить и всю вину взяла на себя. Ее сняли с «интера» и перевели на «НАТИк», а меня перевели в сажальщики. Но Тоня меня не забыла и через несколько дней уже в степи посадила за рычаги гусеничного «НАТИка». Спасибо тебе моя наставница Тетя Тоня, Тоня, Тоничка! Я в армии, сидя за рычагами САУ-154, вспоминал тебя. И сейчас, услышав песню про тракториста Петрушу, я вижу красный «интер», упрямо лезущий на столб, Тетю Тоню и рядом с ней мальчишку в форме учащегося «Трудовых Резервов».
О периоде моей учебы в Ремесленном Училище воспоминаний немало, но я хотел описать войну глазами мальчишки, война окончилась. Я немного перетянул время и прихватил чуть послевоенного, но все еще связанного с войной. Наверное, война останется с нами до нашего конца. Что значит мой опыт жизни тринадцатилетнего мальчишки для сегодняшнего тринадцатилетнего?
Поезд медленно с чуфырканьем подтягивается к перрону, лязг сцепок — поезд встал. Из вагонов посыпался народ и все с чайниками бегут к низкому кирпичному строению с надписью: «Кубова Кипяток». В те годы на каждой станции были такие кубовые и все едущие поездом имели непременным атрибутом чайник. А железные дороги практически все были одноколейные. Поэтому были станции, полустанки, разъезды, где стояли и ждали встречного поезда, и грузовые, и пассажирские. На этих разъездах поезда встречали немецкие самолеты, те бомбили и если повреждался путь, поезда ждали ремонтные бригады и на перегонах. Если при бомбежке кого-то убивало, то его хоронили тут же, недалеко от путей. Жизнь от полустанка до полустанка. Может ли понять эту жизнь нынешний тринадцатилетний мальчишка? Нет. Да ему и не надо. В той жизни надо было жить и их счастье, что у них другая жизнь.
