Лето 1950-го. Нас выпускают в районные машинно-тракторные станции (ШТС) Сталинградской области. Конспекты, тетради — все летит в уборную. Уборная деревянная на 20 посадочных мест — в два ряда спина к спине. Кто-то бросил на бумагу спичку. Уборная сгорела! Честно служила два года. Прощальный салют от первого выпуска! Остался мокрый пол, дырка в яме и поджаренное дерьмо. Но и ему не дали покоя, кто-то бросил в яму гранату. По двору брызги и вонь. Хорошо-то как! Ну, прощай родное училище, мы хулиганили, а нам давали специальность и пытались заложить частичку добра в наши исковерканные души. Своего мастера Василия Михайловича Шалаева я помню всю жизнь. Я забыл всех преподавателей, воспитателей, а своего Михалыча помню! Любили мы его, любили искренне, бесхитростно по-мальчишески. Нарушали дисциплину, шкодничали, а он учил нас любить металл. Спасибо тебе ДОРОГОЙ МОЙ ВАСИЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ!
День окончания битвы за Сталинград, а в памяти нет почти ничего. Идет концерт для ветеранов войны. В годы войны ходила песня:
Помню день последнего привала
И дымок походного костра.
Руку мне тогда забинтовала,
Славная военная сестра.
Слышал я эту песню, когда мне было лет 10—12, а вот после воины я никогда и нигде не слышал ее. И почему-то ветераны ее не помнят. Песня пропала, растворилась во времени. Она была распространена и популярна в свое время. Время ушло, ушла и песня. Нет того времени, нет тех песен. Остались песни, которые исполняли известные артисты кино, а песни народа забыты. А жаль! Без этих маленьких штришков и понятие того времени стало другим понятием. Нет его ощущения тревоги, нет его запахов, нет его звуков. Жаль своего детства голодного, вшивого, в лохмотьях, в крови, в тифозном бреду и смертях. И все-таки это было детство. Мое детство. Детство, искалеченное войной, под грохот канонады, кирпично-известковой пыли, с гарью тротила, пота и надежды.
Хочется надеяться, что когда-нибудь, через многолетие. Кто-нибудь прочтет эти мои воспоминания ради любопытства и задумается. Вот ведь, как это было в мальчишеском бытие в те годы. Эти записи я делал уже в зрелом возрасте, на склоне своего бытия, поэтому ощущения детские и воспоминания взрослого, естественно разнятся. Но, несмотря на это, мои воспоминания все же реальнее, чем придумки писателей родившихся спустя много лет после войны. Эпизоды моей жизни переплелись с рассказанными мне моими сверстниками в те годы и это тоже неотделимо от меня. Мы были тогда все как одно целое. Один сплав детей в войне.
