Ж./д. ветка Камышин — Мичуринск. Еду на верхней полке, конечно зайцем. Душно. Паровоз пыхтит с сифоном, идет на подъем. На подножке сидят и курят демобилизованные, толпятся в тамбуре. Все в медалях, веселые и хмельные от счастья. Война закончилась, и они остались живыми. Я, лежа на полке, смотрю в окно на проплывающий пейзаж. Плюнул в окно, а порывом ветерка мой плевок отнесло и бросило в лицо одному из солдат с погонами старшины, сидящему на подножке. Его лицо исказила злоба. Я сжался в комок — сейчас будут бить. Он спокойно вошел в купе, взял меня за шиворот и выволок в тамбур. Его товарищи посторонились, и он меня пинком вышвырнул из вагона на ходу поезда. Да вспомнил, утром меня эти же солдаты затащили в вагон тамбура. Накормили и уложили спать на верхнюю полку. Вот таким образом заяц оказался в плацкартном купе. Жалость мгновенно переросла в злобную жестокость. Я очень удачно приземлился на откос насыпи на все четыре мосла. Пока очухивался, поезд ушел и увез мой сидор. Километров восемь я шлепал по шпалам до ближайшей станции. По пути зашел к обходчику в казарму, попросил поесть, но не получил ничего. Попил воды. С обходчиком посидели на шпалах, сложенных в штабель. Покурили. Я пока шел, собрал много окурков на откосе насыпи, намял пол кармана табака, так что могу щедро угощать. У обходчика был свой огород возле постовой казармы и мог бы дать хоть огурец. Да и ладно. Уйдя за перевал, увидел посадку картофеля. Картофель уже зацвел, и можно было накопать мелкого. Что я и сделал, накопал. Отойдя подальше, развел костерок и в золе напек себе на обед мелочи. Поел, покурил и пошлепал до ближайшей станции. Ночью отбыл в вояж товарняком. Где это было? Надо было вести дневник, сейчас бы почитал и вспомнил, но тогда было не до дневников.
В первый класс я пошел в 1940-м году. Второй класс 1941/42 год — началась война. 1942/43 год — бои в Сталинграде, я в оккупации. 1943/44 — это третий класс. 1944/45 четвертый класс я закончил в Гуссенбахе. Пятый — это 45/46, но меня исключили после первой четверти за хулиганство. Таким образом, с 45-го по 48-й я не учился совсем. Бегал по воле, как тогда говорили, т. е. просто беспризорничал. Даже возвращение Отца с фронта меня не могло осадить. Я стал бродягой. В 1947-ом году Отец пытается пристроить меня в ремонтные мастерские учеником у знакомого Папиного начальника. Где-то пару недель я проторчал у старичка Абрамыча возле круглошлифовального станка «Краузе», и… сбежал на волю. Несколько месяцев в 1947/48 работал на кирпичном заводе, но по собственной инициативе, без настояния родителей. В конце лета 1948-го года попа в Ремесленное Училище №5 г. Дубовка, Сталинградской области. Нас, тех кто повзрослей, отобрали из приемника-распределителя и повезли на судоверфь, на 264-й завод. Там забрали партию ребят с 5-6-ю классами образования в РУ №4, а тех, у кого было до 4-х классов, тех увезли в Дубовку — тут готовили кузнецов свободной ковки и слесарей по ремонту автомобилей. Воровать, чтобы прокормиться уже не было нужды и в колонию тоже не хотелось, так что я остался учиться и не жалею об этом. И хотя слесарем мне работать не пришлось, но владение инструментом помогало в разных жизненных ситуациях. А знание автомобилей помогло стать шофером. В Армию я пришел уже с водительским удостоверением с гражданки.
