На улице дождь. Промозгло, холодно и дождь то начинает идти, то прекращает и когда его нет, все равно кажется, что дождь идет. Мы кучкуемся в какой-то развалине. Желтые испитые лица, у всех одинаково голодные глаза и у девчонок, и у мальчишек, и у приблудного пса. Все одеты в трофейные обноски. Курим все, если есть что курить. Я самый богатый, мне повезло, я набрал больше всех ошнариков и курю «куб», так у нас называют окурок сигары, непонятно каким образом сигара попала в наши места, где нет ни улиц, ни домов. Кто мог курить сигару среди кирпичной щебенки. Среди нас один «буржуйчик» чисто одетый, розовощекий, сытненький. У него папа судейскорайкомовский, он нас презирает, однако липнет к нам. В нашей вшиво-голодной кодле ему интересно, видно среди своих ему скучно, «на дне» интереснее. Мы его взаимно презираем, но не гоним и не бьем. Соблюдается заповедь: «Вором не рождаются, Вором становятся». Буржуйчик убегает из школы, у него военный планшет с тетрадками. Он достает из планшета бутерброд с маслом и колбасой. С брезгливым видом выковыривает колбасу, нехотя жует, а кусок белого хлеба с маслом отдает приблудной дворняге. Мы смотрим на это равнодушно, никаких чувств. Белый хлеб, масло, колбаса — это так далеко, мы уже забыли, что такое это, и на нас эти штучки-дрючки не действуют. Больше он к нам не приходил. Ребята говорили, что его отметелили. Ведь даже немцы кидали нам кусок из-за колючки, жалели нас. А это наш ровесник, наш соотечественник поделился с собакой, но не с нами. Он посмел поставить нас ниже собаки! То чего не делали враги! Такого наша дружная кодла простить и принять не могла.
Война ушла от нас на запад. Радио, газеты, похоронки из рук почтальонов. Я снова стал ходить в школу, не потому, что мне хотелось, а чтобы не ссориться с Мамой. Хулиганил. Оставили в классе после уроков, за что, не помню. Скучно сидеть в пустом классе, за окном сгущаются сумерки. Вышел из класса, тихонько, крадучись иду по коридору. В ЗОО-кабинете свет. Чуть-чуть приоткрыл дверь и смотрю в щелочку, слышу приглашение:
— Заходи, заходи…
За сколом за распластанной птичкой сидит биологичка, я ее не знаю, я еще в младщем классе, но слышал о ней.
— Садись… — я сел, а она спрашивает. — Интересно?
— Ага…
Молчим.
— А че это вы делаете?
— Чучело, это степная сойка…
— Сойка? А мы их синегалками зовем, а как вы их делаете?
— Ну, с мертвой птички снимается шкурка. Остается голова, лапки, крылья. Шкурка солится и сушится. Потом из проволоки делается каркас и на него крепится голова, крылья, лапки и хвост. В пустоты набивается вата и ниткой с иголкой зашивается, понятно?
