С Шуркой Шевченковым нашли тюк табака. Дорога, поворот, колдобина. По-видимому, вывалился из автомобиля. Побежали, взяли тачку и привезли домой. Берем понемногу, сушим, листья перетираем руками, а стебли толчем в ступе. Торгуем на улице. Денег у нас много, только на них ничего не купишь. Буханка хлеба стоит 500 рублей. Наторговав табаком, покупаем хлеб и несем домой. По мелочи, но помогаем семьям. Стали следить за этим поворотом. Заметили, как идут машины. Уяснили, что крытые машины с охраной, под тентом вооруженные бойцы. Выжидаем открытую, у поворота машина замедляет ход. Вот тут мы с Шуркой и лезем в кузов, естественно на последнюю в колонне машину. На колдобине машину бросает, и борт наклоняется, в этот момент мы и сбрасываем мешок и спрыгиваем вслед сами. Грузим мешок на тачку, а дома делим добычу. Это самая обыкновенная картошка, и то редко. Обычно все это в навал и без охраны. Даже муку в мешках везут с охраной, а капусту, морковь так. Лук, чеснок в сетках, пару раз удавалось ими разжиться. Но потом наша колдобина замерзла, дорога выровнялась, и наша охота сама собой прекратилась. Нам очень хотелось разжиться тушенкой или сгущенкой и решили мы совершить партизанскую диверсию. В колдобину заложили противотанковую мину, немецкую металлическую кастрюлю с ручкой. Только минеры оказались дерьмовые, забыли поставить детонатор, а может и не знали? Знать-то я знал, да вот взрывателя у нас просто не было. А если бы все по правилам, и машина шла бы с боеприпасами? Да… ума не было. Хорошо, что никто тогда не узнал. Так она, эта мина и до сих пор там вбитая в грязь. Мы поставили и забыли.
За городом учатся бойцы. Мы с Шуркой, насыпав в карманы табака, идем к ним. Двое тащат пулемет, а через плечо, связанные ремнями, коробки с лентами. Бойцы прилегли за бугорок и отдыхают. Мы предлагаем им купить у нас табачку. Просят попробовать. Даем, закуривают, сворачивая по огромной цигарке. Один спрашивает меня:
— Сынок, а у тебя есть отец?
— Есть… — отвечаю.
— А где он?
— Да где-то на фронте воюет…
— Вот видишь, а мой сынок твоему отцу тоже продает табак, курить хочется, а у твоего отца денег нет…
Мне стало ужасно стыдно и горько, я трясущимися руками достаю из карманов табак и раздаю им. Бойцы суют мне деньги, но я не беру их. Тогда один боец расстегивает ремень и отдает мне его, а я, красный от стыда, отказываюсь, но боец говорит:
— Бери на память в подарок, — а сам снял со штанов ремешок, связал им патронные коробки.
