— Ну, давай дядя меняться.
— Давай.
— Только ты мне табачку подкинь!
— Да нет у меня табаку, ошнарики собираю.
— Нет так нет, лады и так…
Сели старый и малый на обломок бетонной тумбы. Разулся я и отдал мужику свои ботинки, а он мне честно отдал лаковые. Я с трудом обулся, не лезет портянка из рукава в ботинок, а без нее нога болтается, да и холодно. Солдат тоже переобулся, снял с себя наши сыромятные раздолбанные, перебросил их через себя в развалины, потопал ногами:
— Хороши! Ну, давай сынок закурим?…
Достал я из кармана коробок из-под стекол противогаза. (Зимой неприкасаемый запас.) А там этого запаса на две закрутки. Закурили, подымили и разошлись в свои стороны. Ночью пошел дождь, теплый, весенний и обильный. Шел и утром, и вечером. А я пошлепал по лужам босиком. Лаковые ботинки были из картона — раскисли и развалились. (Потом уж узнал, что в таких ботинках за границей хоронят покойников, вот списанный солдатик и прихватил домой трофей. Только вот до сих пор не могу понять, где нестроевой мог прихватить эти ботинки в 1943-м году?) Спасибо солдатику за обновку, да ладно, весна, проходим как-нибудь!
Я прибился к двоим. Он мой ровесник, а его сестренке годика три-четыре. Живем в бронетранспортере, немецкой техникой забито все лоно Царицы, вся долина реки. Утром с рассветом уходим на добычу еды. Девчушку оставляем в машине, оставляем ей воду в котелке, кусок хлеба и горшок в виде каски, чтобы на пол не ходила и как игрушки разную военную чертовню. Вечером я прихожу к ним, приношу что добыл, варим ужин и укладываем малую спать. Сами сидим у костерка, курим и говорим о войне, о доме, о чем слышали днем. Мы сдружились, и я прожил с ними какое-то время. Разошлись утром как-то, а вечером я их не нашел. Говорят, что была облава и милиция забрала беспризорников в детприемник. Какое-то время я еще приходил к нашему «жилью», все ждал — авось появятся, но увы… больше я их не видел никогда. Было тоскливо и грустно, я даже всплакнул немного от одиночества. (А вот домой идти не хотелось, хотя там и была еда и родные.)
Весна 43-го. Первая продукция завода «Красный Октябрь» были крючья-багры. Я на подловке нашел такой крюк. Ковались они из шестимиллиметровой катанки. Тогда этими крючьями убирали трупы. Острым загибом крюка цепляли за подбородок и волокли в яму. Немец, Русский, Румын, Хорват — все без разницы, смерть уравняла всех. За городом убирали и конной упряжкой. За лошадкой на постромках тащился пучок крючьев, как на закидной удочке. Лошадка, помахивая хвостом и покачивая головой, тащила постромки, а могильщик цеплял трупы крючьями по ходу, подгонял лошадку к яме, где трупы отцеплялись и сталкивались вниз. Той весной было необычайно буйным цветение степи, огромное море тюльпанов. Красное, волнующееся море тюльпанов среди ржавого лома отгремевших боев.
