— Дети есть дети, — сказала она.
Улле повернул к ней голову.
— Если мы все же организуем нападение, нам потребуется твоя сила.
— Сперва я должна позаботиться о сыне.
— Его нога почти оторвана. У нас есть целители…
Взгляда его матери было достаточно, чтобы улле умолк, даже несмотря на преизбыток горя и ярости. Такова была ее сила.
Улле подал знак своим людям, и носилки подняли. У Эрика закружилась голова. Нахлынула волна тошноты. Мать взяла его за руку и ласково прижала ее к своей щеке. Он должен был сказать ей.
— Мне жаль, — прошептал мальчик.
На сей раз отвернулась она.
* * *
— Северянам будет удобнее звать тебя Эриком, — сказала его мать, перекрикивая завывания ветра. Тот дул по тропе, напевая свою древнюю песнь и обещая скорую зиму — беспокойный, как мужчина, ворочающийся во сне.
«Им удобнее никак меня не звать», — подумал он, но ответил лишь:
— Почему? Я же должен быть Аркадием.
— Если мы приходим с юга, то тебе нужно южное имя, как Аркадий. Но Эрик легче выговорить. Здесь фьерданцев не меньше, чем равкианцев. Сам увидишь. Итак, как тебя зовут?
— Аркадий. Эрик.
— Откуда ты?
— Из Балакирева.
Она не задавала вопросов, которые всегда интересовали незнакомцев: «Где твой отец?» Разумеется, на него было легко ответить, поскольку ответ никогда не менялся: «Он мертв». Как-то раз он полюбопытствовал у матери, действительно ли это правда.
«Скоро ею будет, — ответила она. — Не успеешь и глазом моргнуть. Ты переживешь его на сотни лет, может, на тысячу, может, на больше. Для тебя он лишь прах».
— Еще раз. Как тебя зовут?
— Эрик.
— Откуда ты?
— Из Балакирева.
Так они и продолжали, пока поднимались по горе. На самом деле это было предгорье, одна из холодных и тихих вершин, коими знаменовалось самое начало хребта Эльбьен. Два дня назад мать показала ему маршрут на карте, после чего ушла вперед, чтобы убедиться, что им будут рады в лагере гришей. Гриши настороженно относились к чужакам, так что они никогда не знали наверняка, как их встретят.
Мать оставила его в палатке, укрытой старой шкурой для маскировки, с рационом на два дня: овсяным брикетом и рассолом, в котором можно будет его замачивать. С собой забрала только фонарик. Мальчик не осмелился попросить его оставить — в конце концов, он уже слишком взрослый, чтобы бояться темноты. Поэтому он не спал две ночи и считал минуты до рассвета, свернувшись под меховым одеялом и слушая завывания волков.
Когда мать вернулась, они отправились в горы.
