— Ничего?
— Ромлин! — Халим снова разозлился. — Мне было чуть больше десяти, когда меня пленником увели из дома. Много ты помнишь из того времени, когда тебе было десять?
— Маловато.
— Вот и я маловато. Помню только, что мне было хорошо на родине. И то, что было жарко.
Халим насупился и замолчал.
— Больше ничего?
— Отца еще помню, — буркнул верблюжатник. — Он был сильный, очень сильный человек. И меня учил быть сильным. Отец говорил: «Правда в силе». И это я хорошо запомнил.
Марк повторил на распев:
— «Правда в силе»… Девиз отменный. Если не против, я выведу его на своем щите.
— Пользуйся, — великодушно согласился Халим.
— Благодарю. Что еще припомнишь?
— Прием, которым пользовался мой дядя, — сказал Халим, немного подумав. — В нашем роду он лучше других владел мечом. Он участвовал в сорока схватках и из тридцати девяти вышел победителем.
— Прекрасная статистика.
— А что за прием?
— Прием на первый взгляд простой, но очень верный. В бою мой дядя рукою метил в плоть, а взглядом, не отрываясь, держался за глаза противника.
— А в чем подоплека?
Халим недовольно покосился на Кая.
— А в том, болтун, что в глазах противника мой дядя читал о его намерениях. Он говорил: человек прежде, чем что-то сделать, подумает об этом, а все мысли человека отражается в глазах; надо только внимательно следить за ними. Вот дядя и следил, и узнавал о намерениях противника прежде, чем те успевали воплотиться.
— А что случилось в последний раз, в сороковой схватке?
— Дядя дернул веком.
— Вот как?
— Да, дядя моргнул, и это стоило ему жизни.
— Тем не менее, прием отменный, — согласился Марк.
А Кай прыснул смешком.
— Ну, все, — пробурчал Халим и взялся за нож, который подают для разделки мяса. — Я предупреждал его.
Марк приподнялся и встал между верблюжатником и Каем.
— Брось, старина, — предложил он со всем миролюбием. — Было бы из-за чего горячиться. Подумаешь, засмеялся человек не к месту. Кай он вообще смешливый.
— Я не люблю, когда надо мной смеются.
— Он больше не будет.
— Но он до сих пор ухмыляется!
Марк обернулся и сам хохотнул, увидев испуганное лицо Кая.
— Что? — заревел верблюжатник.
— Халим, где ты видишь ухмылку? Кая перекосило от страха. Говорю тебе, старина, брось нож. Иначе ухмылка примерзнет к его лицу навечно.
— Ромлин, — проговорил Халим, оставляя нож, — я знаю, что все вы относитесь к нам с высокомерием. Вы привыкли видеть в нас одну лишь дикость и держать нас за своих рабов. Но вы ошибаетесь, мы не дикари и рабы только по случайности. Мы гордый и сильный народ. И в этом никто не может сомневаться!
