Он знал, что классику юные читают мало, потому как трудно современному воображению представить героев ушедшей жизни, начиная от их страстей и устремлений и заканчивая жилищем, бытом, вещами и даже природой. А современную прозу они не читают совсем, потому что не хотят жить описываемой в ней жизнью. Вот и фантазируют, не зная жизни, подобно пишущим в альбом пушкинским и тургеневским барышням.
Дивин вспомнил, как прислушивался к торопливому говорку увлечённой девушки, пока не понял, что она отвечает за двух героев, которые плохо оживали и не вязались с героями других сочинителей. Ничего у неё не получалось, она почти отчаялась, пока не приснился нужный эпизод, который всё расставлял по своим местам.
Девушка светилась от счастья всей силой молодости, была непосредственна и далека, вся в выдуманном мире, на волнах вдохновения, которым спешила поделиться. Бедняжка. В её деле надо с Богом делиться, а не с товарищем — даже если, судя по всему, это очень любимый товарищ…
Тут Дивина приземлило, потому что последняя мысль была не его, а из «Именин сердца» — книжки Захара Прилепина, сложенной по мотивам бесед под диктофон с многими литераторами-мужчинами и двумя всего женщинами.
К женщинам Прилепин приставал на предмет литературного спора «и поединка рокового» мужчин и женщин. От одной он хотел услышать рефлексию на слова Блока об Ахматовой: «Она пишет стихи как бы перед мужчиной, а надо как бы перед Богом». Услышал: «Стоять перед Богом — часто для женщины и значит стоять перед мужчиной». А другая его просто уела, метко, по-женски: «Ну как, чем нам мериться, если у одних длина, а у других глубина?»…
Когда же Вадим любовался девушкой из автобуса? Нынешней осенью? Или прошлой? Как летит время!
Это увлечённое на всю голову, никого вокруг не замечающее создание стало последним решающим аргументом мозгового штурма Вадима Дивина. Оно же указало, с кого ему начать — с Прилепина. «Разговоры с русской литературой» — скандальная претензия; можно сказать, писатель сам напросился.
Первым делом Дивин зафиксировал для себя, что Захар Прилепин — случай серьёзный. Рука набита, стоит за униженных и оскорблённых. Странно, что нынешняя власть позволила ему выскочить из болота неизвестности.
Вадим Анатольевич мысленно потасовал четыре прилепинские книжки: «Санькя», «Игра его была огромна», «Обитель», «Именины сердца», — менял их местами, строя разные направления, словно искал ответ, надолго мужик останется в литературе или достаточно уже того, что он в ней есть? Словами той же женщины-писательницы: «Они уже есть, и это выгодно отличает их от тех, кого нет, не правда ли?»
