Старые приятели склонились над ноутбуком.
Канцев листал электронные страницы, увлечённо рассказывая про Пушкина и какой-то рассказ, который обязательно нужно переписать. Александр Владимирович слушал его не внимательно. Он всё смотрел и удивлялся, как постарел и сдал Фёдор за несколько месяцев с их случайной встречи, на которой привычно весёлый Рылов обмолвился о болезни. Тогда его напряжение выдавали только глаза. И то мутное напряжение было далеко, в глубине зрачков, не каждый бы заметил.
Теперь же Канцев весь был мутный. Мысль его скакала, опережая судорожные движения. Он натужно дышал, необычно краснел, путал слова. И ещё Рылов не помнил, чтобы тело Фёдора так плохо пахло. Несмотря на все возможные возражения, вроде тех, что жара, выпил, вспотел и сидит рядом, почти прижался.
А Фёдор, вместо того, чтобы поговорить о здоровье, продолжал донимать странным разговором о Внутреннем предикторе.
— Фёдор, ты не очень хорошо выглядишь, — решился перебить его Саша. — Тебе не о Пушкине сейчас нужно думать. О себе. Ты лечишься? Что говорят врачи?
— Врачи говорят: «Надейся!» Через месяц-полтора мне снова надо на химию. Химия — это такая ядовитая штука, после которой ты надолго перестаёшь соображать. Я после последнего курса никак не могу оклематься, а меня — на следующий.
— В общем, с год ещё проживу, — продолжал Канцев, — а дальше, как бог даст. Я никому не говорил, тебе скажу. Мне не интересно рассуждать о болезни. Это дело не моё. Я на все действия и процедуры, что со мной производят, смотрю, как со стороны. Словно это не надо мной выделывают, над другим, понимаешь? Впрочем, ты этого не чувствовал, вряд ли поймёшь. Ты мне скажи лучше, давно видел Вадика Дивина? Я ведь его хотел позвать на день рождение, не смог найти номера.
— Давно не видел. Он затворничает. Могу поискать.
— Как ты думаешь, он ещё пишет?
— Наверное.
— Вот и я так думаю. Ты мне помоги его найти. А если не получится, передай ему мою настоятельную просьбу переписать рассказ. Передашь?
— Хорошо. Найду, передам. Но не тем ты, Фёдор, занят! Не тем, честное слово!
— Может, не тем. А может, тем. Кто знает?
Фёдор Викторович успокоился. Даже лицом посветлел. И глубоко вздохнул. Как будто освободился от тяжёлой ноши.
За столом продолжили желать Канцеву здоровья и долголетия. Он никого не обижал, с каждым поднимал стопку. Пил Канцев половинками, не пьянея. Каким был слегка пошатывающимся поначалу, таким и оставался. Обещал не сдаваться, не поднимать рук перед прицепившейся к нему заразой. Говорил, что надеется увидеть всех присутствующих здесь же в следующем году, на своём юбилее. Хотел погулять на свою первую пенсию, а потом загадывал перебираться в Питер, ближе к младшей дочери.
