— Говорят, Вы с ипотекой рассчитались?
— Рассчитался. Решил раньше срока. Немного потерял, зато больше ничего не должен.
— И дочь к Вам приезжала?
— Приезжала. Хотел закончить с ней все бумажные дела. Завещание, опять же, на Алёну надо сделать. Просил её на неделю приехать — так прикатила на два дня. Что за два дня успеешь? Внучка с собой не взяла. «Пап, где мы будем у тебя спать?» Как где? Есть же диван. Я на раскладушке с удовольствием переночую. А так придётся ей ещё раз приезжать, снова отпрашиваться.
— А почему к нам не заскакиваете, Фёдор Викторович? Что-то давно не были. Народ уже забыл, как Вы выглядите.
Канцев промолчал. Разве молодой поймёт, что старому бывает достаточно тихого уголка на земле, откуда не гонят? Фёдор бы в его годы не понял. Тогда ему было всё равно, что Сибирь, что остальная Россия — казалось, до всего может дотянуться и должен дотягиваться.
А про «забудут» Георгий как в воду глядел.
Стоило солнцу потеснить загулявшую весну да прижарить по-настоящему, по-летнему, как Фёдор Викторович отяжелел и ушёл на долгий больничный.
На работе его отсутствие почти не заметили. Петрович только перестал ходить на скамеечки, да доля ёрничанья, отведённая Канцеву, перешла на Олега, с завидным упорством продолжавшего раздражать рабочий люд своими постоянными перекусами.
Даже Георгий просмотрел, что человека нет на работе уже больше месяца. Он неподдельно удивился, когда Кузьмич позвал его вместе с Олегом посоветоваться по поводу дня рождения Канцева, сказав, что Фёдор Викторович плох, и хорошо бы его навестить, но если идти, то не всем, а им троим.
Жора был совершенно ошарашен. Ему казалось, что он буквально на днях видел Фёдора Викторовича, разговаривал с ним и оставил его во вполне адекватном и почти здравом состоянии.
Квартира Канцева, которую тот так расхваливал, оказалась по нынешним меркам довольно скромной. Прихожей в ней почти не было — ботинки пришедших Кузьмича, Олега и Георгия, добавившись к двум уже стоящим тут парам и женским туфлям, заполнили пол наполовину. Санузел — с короткой ванной, и хоть совмещённый, но спокойно развернуться в нём — одному человеку. И небольшое зеркало с треснутым уголком над раковиной — плохая примета.
Гости, пришедшие ранее, ждали на кухне — почти квадратной, опять же просторной для одного, но не для семерых не самых худых людей, перетаптывающихся с ноги на ногу.
Здесь был высокий тёзка Олега, лет сорока пяти, товарищ Канцева по модельному ремеслу — и язва в душе по внешнему виду; был Саша, старый приятель Фёдора Викторовича, неспешный, благообразный, с характерным животиком, Рылов Александр Владимирович — так он представился Георгию; и женщина лет пятидесяти, с поднятыми и подкрученными на бигуди волосами коричнево-шоколадного оттенка, простым открытым лицом, взглядом учительницы, немного суетливыми движениями и не идущем ей смешком.
