Фёдор был готов помочь, если бы смог. Но он не мог. Не был специалистом. Он мог поговорить, подсказать — не мог сделать.
А между поговорить, подсказать и сделать — огромная дистанция, которая не под силу любителю. Что явным образом доказывала и неудача с художественным переложением загадки «Пророка».
Весна, рано убравшая потемневший снег с улиц и поспешившая с зелёной травкой и листочками на деревьях, неожиданно приуныла, задула холодными ветрами, набросила на небо серую кисею облаков, предпочитая колючий мелкий дождик весёлому солнышку, и надолго затянулась в холодных утренниках и пасмурных днях, отхватив себе неделю ещё и от календарного лета.
Люди вокруг законно жаловались на погоду, и Канцев не удивлялся тому, что его тело тоже хандрит, начиная с обеда и, особенно, ближе к концу рабочего дня. Он добросовестно выполнял предписания врачей, устраивал частые перекусы на работе, кушая много цитрусовых, но всё равно отравленный лекарствами организм освобождался от яда плохо, и вечером Фёдора хватало только на то, чтобы разогреть себе ужин и посмотреть телевизор, перед которым он частенько засыпал.
Весенняя хандра вообще сделала из него соню. После обеда он мог в любую минуту заснуть и на работе — хорошо, если за своим столом или в казарме за верстаком, а бывало, что даже стоя у окна в чужой комнате или разговаривая. Только что Фёдор говорил или спрашивал о чём-то — и уже дремал с открытыми глазами, ошарашивая собеседника.
Над ним стали посмеиваться за глаза — на площадке по-свойски, как над чудачеством, а в конторе как-то обидно. Женский взгляд его особенно напрягал — по глазам читал, что они вот работают, а Фёдор Викторович не понятно, чем занимается, спит на работе. По этой причине Канцев стал появляться в конторе только по острой необходимости: расписаться в ведомости и отчёте, с больничными своими разобраться или отпроситься у Кузьмича.
Он купил себе чёрную кожаную куртку, модные остроносые ботинки и аккуратный портфель, в котором носил на работу свои перекусы. Ему посоветовали больше ходить, поэтому на работу он шёл пешком, через два моста, ровно час, минуту в минуту. В куртке, ботинках и с портфелем Канцев казался себе со стороны деловым и успешным человеком и должен был производить такое же впечатление на окружающих. Ходил он каждый день, как заводной. Ветер, дождь или туман его не останавливали. Наоборот, утром тело было бодрым, само звало вперёд и с удовольствием преодолевало непогоду, особенно в густой туман, таинственно закрывающий пространство.
