Записку с рассказом о мудром седом герое — сероглазом, с короткими волосами «ёжиком», как у Зазнобина, — давно ждавшего и дождавшегося встречи с поэтом, Фёдор оставил на последующее вдумчивое чтение, начав с лёгкого — просмотра видео.
Неожиданно для себя он увлёкся расследованием, которое Владимир Михайлович Зазнобин вёл всю жизнь, с возраста суворовца в 1950-тых годах, — увлёкся почти с тем же забытым пылом, с каким в своё время знакомился со вторым смысловым рядом «Руслана и Людмилы» или «Домика в Коломне».
Фёдор ясно представил себе усердного мальчишку с коротким чубчиком и краснеющими ушами, в чистенькой форме с начищенными круглыми пуговицами, не сачкующего на самоподготовке и привыкшего получать отличные оценки. И представил его преподавателя, офицера, знатока русской литературы и умелого чтеца стихов, поднявшего однажды старательного ученика читать Пушкинского «Пророка».
«Суворовец Зазнобин, почему молчите?»
«Не могу читать».
«Вы не выучили стихотворение?»
«Я выучил».
«Почему же не читаете?»
«Я не могу».
Я не обманывал учителя. Я всё выучил, как обычно, мог без запинки пересказать стих про себя, но читать вслух не получалось, — стоило открыть рот, как язык деревенел, и спазм перехватывал горло.
В состоявшейся после урока доверительной беседе в учительской фронтовик признался мне, пацану, что тоже не может читать «Пророка» и не понимает, почему. Так я узнал загадку, которую разгадывал всю жизнь…
Бесстрастное лицо Зазнобина ожило, глаза задумчиво плыли по волнам памяти, — он не мог обманывать.
Канцев поверил в загадку «Пророка».
Он попытался вспомнить, что делал в этом возрасте. Сколько было Зазнобину? Двенадцать? Или четырнадцать?
В двенадцать любимым Фединым занятием было переплывать со сверстниками на остров. Он жил в небольшом городе на берегу Оби. Родители работали до темна. Пацаны, забросив домой школьные портфели и наскоро перекусив картошкой и кружащим голову ароматным чёрным хлебом, посыпанным крупной солью и политым растительным маслом, всё свободное время, до тёмных сумерек, проводили на улице.
Летом они купались и под высоким обрывистым берегом, где даже в июне речная вода была холодна, и в полукилометре от берега, на песчаном острове, за дюнами с колючим кустарником, где было неглубокое, остававшееся после разлива озеро с прогретой водой. На берегу реки кверху дном лежала прохудившаяся брошенная лодка. Рядом с ней пацаны иногда жгли костёр, под ней прятались от дождя, а солнечным днём, если не было сильного ветра, отправлялись на ней на остров.
