Канцев не помнил, когда он болел. А у врачей не был с поры учёбы в университете. Поэтому не то, чтобы трусил, но пару месяцев настраивался на их посещение.
Сначала он починил себе зуб, в котором начала застревать пища. Стоматолога он озадачил, не умея объяснить, как умудрился сохранить все зубы здоровыми. Впрочем, они хорошо поговорили с доктором и расстались довольные друг другом, а зуб перестал мешать еде.
Канцев осмелел и пошёл показывать спину, которая давно чесалась и в одном месте нехорошо покраснела, как от сильного укуса, который никак не проходил. Фёдор Викторович много раз пытался разглядеть это место получше, но большого зеркала у него не было, а без этого разглядеть хорошо не получалось. Как будто раньше на больном месте у него была родинка, довольно большая, размером с бородавку. Теперь он вместо родинки видел красное пятно. Канцев решил, что мог её сорвать, когда его разозлили бывшая жена, не понимавшая общей семейной выгоды, и дурацкая стычка с каким-то недоделком. Он чувствовал себя тогда запачканным какой-то особенной, не отмываемой грязью, — может быть, не чужой даже, а своей, —каждый день принимал горячий душ и особенно яростно тёрся мочалкой.
А ещё примерно с тех пор в нём проявился и усиливался душевный разлад, причиной которого были не только накопленные обиды и обманы, но и тревожащая спина.
Моясь, он стал реже тереть спину мочалкой. Но как ни аккуратничал, непременно задевал больное место, и оно начинало кровянить. Из-за этого он стеснялся пойти в баню, а этим летом не ходил на пляж, хотя любил плавать.
Показав спину, Канцев общими, нахоженными путями и довольно быстро оказался в онкологической поликлинике.
Когда добродушный усатый здоровяк в белом халате, только взглянув на опухоль, радушно хлопнул его по плечу и сообщил: «Наш пациент!» — с души Фёдора как отлегло. Как будто нехорошая телесная болячка, о которой он давно догадывался и которая грозила ему смертью, была не самым большим злом, какое могло с ним приключиться. Да и мысль о смерти быстро растворилась среди массы процедур, которые ему предстояло пройти, готовясь к операции.
Фёдор Викторович ходил на приёмы разных докторов, шутил с ними и с сестричками, сдавал анализы, покупал и принимал лекарства, лёжа в стационаре, считал дни до операции, принимал капельницы и пересмеивался с соседями по палате — и постоянно ловил себя на мысли, что всё происходящее как будто происходит не с ним, а с другим человеком, за которым он наблюдает. И когда его везли на операцию, он думал, что везут другого. И когда спрашивал у доктора, когда очнулся от наркоза, как себя вёл, не чудил ли — то спрашивал будто о чужом человеке. И когда ему ответили: «Наркоз перенёс хорошо, но был момент, когда ты стал вырываться, и пришлось тебя придерживать», — то как будто не о нём сказали, а о другом.
