Херувим четырёхликий | страница 40



Вот мёртвая вода — информация — соединила порубленного на куски Руслана. Живая вода открыла очи богатыря. Он схватил коварного надиудейского предиктора, пленившего милый люд, за ростовщическую бороду и отрубил её мечом совершенного знания. Не отпуская много знающего и не опасного больше карлика, Руслан освободил Людмилу, чтобы вместе исполнить предназначенное — построить на Земле царство Божие, подобное небесному Иерусалиму…

Внутренний предиктор призывал к борьбе с библейской концепцией управления общества, нацеленной на порабощение человечества путём вложенного в Ветхий завет руководства для посвящённых и системы умолчаний, облегчающей удержание рабов в неведении об их фактическом положении. Основания этого вывода: двуликий бог Библии — бог смерти и любви, указание на ростовщичество как инструмент подчинения племён и народов в книге перепиленного пилой пророка — и Коран, обличающий ростовщичество как смертный грех; противоречивость базовых понятий, вроде дарованной человеку свободы воли — и требования подчиняться земным властителям; создание человека по образу и подобию или только по образу; обретение царства Божия только после смерти — и призыв к исламу на земле в Коране и не признаваемых христианской церковью апокрифах.

Кому верить? Как правильно выставить критический порог восприятия одной и той же противоречивой информации, чтобы не ошибиться?

Сдвинув порог влево, следуя Библии, можно не различить тайный заговор, — если он, конечно, присутствует, — допустив ошибку второго рода. А сдвинув вправо, следуя Корану и апокрифам, можно увидеть тайный заговор, даже если его нет, допустив ошибку первого рода. То есть возможны оба события, и ошибиться с правильным ответом ничего не стоит — всё зависит от грамотно выставленного порога.

Но если раньше для Канцева было важнее различить, чем пропустить, то теперь он считал более важным не найти случайно того, чего фактически нет.

Казалось бы, какая разница? Ситуация симметричная. Посчитай так, как хочется, и успокойся. Но внутреннего спокойствия как не бывало. Ничто Канцеву больше не нравилось. Во всём он сомневался. И чем больше сомневался, тем больше бунтовала и озлоблялась его душа.

Он продолжал вникать в плодящиеся книги и ежемесячные аналитические записки коллективного автора концепции, слушать, куда ездили и до кого доносили эту информацию его медийные представители, и не находил во всём этом ничего нового. Казалось, они повторяются, разжёвывают одно и то же для самых бестолковых и охраняют круг своих понятий, разложенных на составляющие трудно перевариваемым языком, — как любые честные преподаватели повторяют, разжёвывают и охраняют любой читаемый ими курс, только более энергично, вкладывая всю душу.