Бумага, ручка — пережиток того времени, когда я ещё по-настоящему писал письма. Не так часто это случалось — мне всё казалось, что и не о чем писать. Болван! Не понимал, что отсутствие или наличие достойных событий — это вопрос сознания, отнюдь не бытия (я уже сам заговорил, совсем как Мандро).
А он мне так и не ответил. Ни разу. Даже на самое первое письмо. Что же случилось? Не счёл нужным? Или его попытку тоже перехватили… эти… паразиты сознания? Или — разума? Зэ майнд пэрэсайтс. Как он их называл? Один из его кружка, аристократ духа, блестящий интеллектуал. Пересказывал ту самую английскую книжку. Которую я Стругацкими заменить хотел. Она так и называлась: «Зэ майнд пэрэсайтс». Паразиты мозга.
Бумагу и конверт пришлось обратно на верхотуру вернуть. Потянулся к антресолям и только тут вдруг заметил, что до сих пор не переодет. Скинул джинсы из плотной, жёсткой материи, клетчатую рубашку, по несгибаемости этим джинсам подстать, а запрыгнул в другие джинсы — коричневые, мяконькие, домашние — и серенькую футболку, и как будто от полупудового груза освободился. Однако, каким-то я стал непунктуальным.
Солнце светило в окно сбоку, наискосок, было ещё в пути к западу. Пятница всё же, короткий день. И значит, вечер будет на два часа длиннее.
Я опять повернулся к столу, но садиться не стал. Наклонился только, к постеру на стене, буквально упёрся в него носом.
Что ж, надо исправляться. Сколько можно Сатклифа и Пита Беста поминать. В конце концов, «Битлз» — не та команда, по которой можно сходить с ума. Если они когда мне и нравились, то лишь в самом начале, когда только их узнал. Это уже лет девять, два их лицензионных диска тогда появились. Потом-то я понял, что музыка у них здорово самодеятельностью отдаёт (либо бытовухой, либо, наоборот, довольно дешёвой мистикой — сейчас я бы так сказал). А на постер нарвался как-то случайно, вот и налепил. Помнится, родичи тогда роптали. Может, просто хотелось делать вопреки. Сейчас, кажется, — тоже…
Сейчас этот постер я отправлял в заслуженную отставку; приговаривал что-то такое, вроде: нет, братцы, обыватели вы и кустари, — и отдирал; он был прикреплён кнопками и ещё — на скотч, и на одном уголке плёнка пристала так крепко, что оторвалась вместе с кусочком обоев.
Свернул плакат кое-как в трубочку (за годы расправился и скручиваться не хотел), положил пока на стол. На стене осталось прямоугольное невыгоревшее пятно. Опять будет над чем поворчать. После я пошёл на кухню.
