То, что действительно любишь, как эти сотки участка, дом и деревья — оно является центром. Вокруг веранды вязы раскинули ветви и листья, загородили обзор и, как ладонями, плотно меня облепили, здесь стало меньше пространства и ветра, но только я не решусь эти ветви подрезать. Когда вязы были совсем небольшими — в четыре, пять листьев, я подходил к ним несколько раз каждый день — с утра листья были почти что свежи, несли на своих геральдических лапах росу, к обеду они обвисали и становились бледнее. Но уже на второй год, хоть вязы и были еще небольшими, их листья твердо стремились наверх, и гнали вниз свежий воздух и силу. Теперь первый из них уже архипелаг мощных листьев, их сотни, и он помнит меня, узнает, но он занят — своим, и мне чуть-чуть одиноко. Вся синева и объем неподвижны, ветер, конечно, невидим, но море листьев его превращает в море своих шевелений.
Когда сюда приезжаешь раз в год, весь участок зарос — пикан, борщевик, крапива — выше двух метров, травой назвать это трудно — мир чужих, мрачный дурманящий запах, если войдешь туда, будут ожоги, и комары, и им подобная дрянь. Чтоб прокосить-прорубить этот мир мне нужно целых три дня — в поту, в усталости, сожранным всей насекомою тварью. Темно-зеленое море из листьев травы, их коллективное поле сознанья, и когда косишь, не можешь не видеть: как они «смотрят», как реагируют — наговор, их темный шепот — падают часто в лицо и, еще чаще, на руки. Но только они бессмертны — их резидентные корни повсюду, дней через двадцать их листья под край сапога, а семена легли в почву.
Я поднимаюсь, иду по веранде, а легкий ветер ласкает прохладой мне через футболку грудь, спину, плечи.
…Вновь сыну восемь, а я так древен. Мы сидим на склоне. Внизу квадратный участок огромных берез, кладбище меж бесконечными вышками сосен, он зарос сиренью, малиной. Вправо и ниже лежит монастырь — он весь особенно замер, и тем полутора-двум непонятным старухам и недоделанным мальчикам псевдомонахам, что там теперь после выезда двух отделений дурдома, уж и подавно не суметь нарушить там тишину или нечто большое. Слева и сзади, где круто в горку уходит дорога — подросль сосенок, я даже пробовал их отсадить себе к дому — не приживаются, почва — здесь глинка с крошкою сланцев, а тот крутой чернозем у меня не подходит. Вокруг полно земляники, и дозревает клубника — как винограду, но мы лентяи — сорвем по ягоде, если не нужно тянуться. Сильно левее и выше — плато, остатки келий-землянок еще от «старцев», там есть поляна из «монокультуры» древнего сорта большой земляники — ягоды длинней фаланги на пальце. Ягоды ярко горят жгуче-красным, но мне приятней — взяв в зубы пару сосновых иголок, чуть-чуть мочалить ее — от них такой странный привкус. Из-за жары весь пригорок, трава пожелтела, стала похожею на эти иглы — запах в траве, как и привкус — сосновый.
