* * *
Прочитали «Волшебника изумрудного города». Как и следовало ожидать, началась игра. Шкетович распределял роли. Сам он — Дровосек. Папу назначил Тотошкой, но, после уговоров и доводов, переназначил — Львом. Я — Страшила.
Вечером ходили с ним в супермаркет «покупать пъёдукты, патамушта они очень кончиись» (это «очень», кстати — изумительное. «Наступия очень ночь»). Всю дорогу громко пели про то, что мы идем в город изумрудный дорогой трудной. На Федю не откликался, только на Дровосека. А в магазине во весь голос вразумлял меня: «Стъяшилка! зачем нам хлеб? Мне нужно сейдце! А тебе, Стъяшилка, нужно мозги!»
Потом играл. Выключил в большой комнате свет, бегал с фонариком. Он был Дровосек, я (временно) Гудвин. Было это похоже на фильм ужасов.
Подбегает, направляет луч фонарика в лицо:
— Знаишь, какое маё жилание заветное?
— Какое?
— Сейдце! дай мне сейдце, Гудвин великий и ужасный!
— Бери!
«Берет», бьет себя в грудь и издает дикий крик:
— Уя! Сейдце!
Фонарик гаснет. Темнота.
Утомился, включил свет.
— Я снова зайжавел. Меня надо смазать.
— Маслом?
— Нет. Сыём (сыром).
* * *
Проснулся утром и сказал мне: «Добъёе утьё! Ну сьто? ты кто? муха-цокотуха, да? а я комаик, да? я комаик!» И все. Он комарик, я муха-цокотуха.
— Федя!
— Не Федя, а комаик.
— Ну что, пойдем в сад?
— Не падём, а полетим…
И так далее.
Когда надевал куртку, решил было все переиграть: «Я гоёшек зеёный, ты епка, папа — кайтошка… Нет, не овощи. Я комаик.»
А когда я вернулась вечером с работы, он встретил меня криком: «Ну сьто, людоед?! как дела? съешь меня!»
* * *
Играл в директора и Бонифация-Басисяцева. Он был Басисяцев. Я была директор. Мне нужно было: положить голову льву в пасть (в отличие от мультяшного льва, этот кусался), купить ему банан, сказать «Бонифаций — талант!» и «Ты образцовый лев!». Все это на улице, громко.
* * *
Сегодня мы были слонами.
Когда я пришла за шкетом в сад, он кинулся ко мне с радостным воплем: «Здъяствуй, мама-слониха!»
Домой шли долго. Шкет, глядя на луну, наскоро сочинил историю: у луны есть папа — месяц, и друг — Большая медведица, и мама есть, и кровать есть. Ветер нес облака, казалось, что луна движется. «Смотъи!» — сказал шкет, — «Луна идет за нами из сада! Идет к нам в гости домой!» Потом ему это разонравилось, и он громко кричал, задрав голову: «Луна! слысыс? не пъиходи к нам в гости, сиди в своём доме на небе!»
* * *
Неново, но: вся жизнь — театр.
Шкет, в общем, довольно точно следует букве разыгрываемых произведений. Но иногда что-то путает, что-то забывает, и рождаются такие вот фразы:
