Младшая сестра видела состояние Катерины и жалела ее. Она всячески пыталась ее ободрить, и в числе прочих ей в голову пришла мысль, показавшаяся интересной. Не зря же мама столько раз говорила, что клин клином вышибают. И она искренне предложила, чем сидеть и вздрагивать в ожидании «чуда», лучше взять и самим набрать их общему телефонному знакомому.
— А чего? Вдруг, он не хуже? И ездить никуда не надо? Ну посмотреть-то на него интересно? — тарахтела сестренка. — И ты этих Костей-Шмостей выкинешь из головы. — Давай, — веселилась она, — не боись, он нас не съест!
Пока Катерина отнекивалась, что неудобно да некрасиво, чтобы девушки сами звонили парням, младшая, назвав, ее отсталой занудой, уже набирала номер. В трубке прозвучало бархатное:
— Алло? Говорите? Я слушаю, алло?
— Ну? — вскричала сестренка, тыкая трубкой в Катино ухо. — Давай говори что-нибудь!
Катерина вся красная, с вытаращенными от растерянности глазами шикала на сестру:
— Ты что, сдурела! Кто тебя просил?! — и пыталась вырвать трубку, чтобы положить ее на место и прервать связь. — Ну ты совсем больная на голову!
— Кать, а там все слышно, и как ты меня обзываешь, — улыбнувшись, сказала сестра.
Катерина замерла, борьба между девчонками прекратилась и, посмотрев друг на друга, они рассмеялись. Из трубки послышался смешливый вопрос:
— Ну что, девчонки, разговаривать-то будем? Или так разбежимся?
Было понятно, что их узнали, и Катерина решилась:
— Привет, — смеясь произнесла она.
— Привет, — весело произнес Владимир, — а я уж подумал, милицию вызывать, пока вы друг дружку не покалечили. — И сам предложил: — Девчонки, а чего мы все по телефону да по телефону? Сегодня воскресенье, давайте встретимся где-то недалеко и посмотрим друг на друга?
Катерине импонировало, что он не стал сразу звать ее на свидание, а приглашал их обеих всего лишь познакомиться. Она согласилась.
Владимиру шел двадцать четвертый год. Он взрослел без матери, она умерла от рака, когда ему должно было исполниться двенадцать. И отец, и мать Владимира приехали, как и у подавляющего большинства его приятелей, из деревни и, попав в Москву по лимиту, всю жизнь добросовестно проработали на заводе. Отец был человеком замкнутым, уважаемым коллегами, пил по меркам того времени умеренно: по пятницам, в дни выдачи заработной платы и праздничным дням. У него имелась близкая женщина, но в квартиру отец приводил ее только иногда и обычно только на выходные. В жизнь Владимира ни он, ни она не лезли и никак в ней не участвовали, кроме тех случаев, когда отец вплоть до наступления шестнадцатилетия лупил сына ремнем. Но всегда за дело: либо за вызов отца к директору школы, либо за вызов в милицию. Все его воспитание ограничивалось этими внушениями и параллельным проживанием с сыном в одной квартире. Отец резонно считал, что для воспитания есть учителя и школа, а для чего другого сын туда ходит? Владимир еле-еле закончил восьмилетку, пошел в профтехучилище и, не успев закончить его, на два года ушел служить в армию. А когда вернулся, то около года, что называется, приходил в себя, ничего не делая, привыкая к гражданской жизни. В конце концов отец взбунтовался и сказал, что больше не даст ему ни копейки, пусть идет работать. На работу без диплома и специальности устроиться почти не реально. Пришлось Владимиру восстановиться в ПТУ, закончить его, и наконец он пошел работать на пару с другом в государственный троллейбусный парк.
