Критика советского прошлого фактически свелась к формированию нарратива памяти о сталинских репрессиях. В целом же отрицание советского периода, характерное для 1990-х, в 2000-е прекратилось; наоборот, развернулась его «нормализация»[184]. В академическом дискурсе (мало связанном с «общественно полезными функциями») в основном преобладают работы аналитического характера. На уровне аффирмативной и дидактической истории советский период больше представлен как героический и созидательный нарратив с элементами ностальгии[185].
В российских регионах преобладает скорее эксклюзивная модель, основанная то на этнонациональном, то на регионалистском нарративе; впрочем, сейчас (в отличие от 1990-х) она не вступает в открытый конфликт с инклюзивной моделью, предлагаемой федеральным центром. Попытки создать некую общую официальную версию прошлого, очевидно, будут продолжаться, у федеральной власти просто нет другого выхода.
Историческая политика в ее экспортном варианте оказалась куда более конфликтной. А. Миллер, предложивший свою версию периодизации исторической политики в России со времен перестройки, обращает внимание на то, что активизация в этой сфере в 2000-е годы связана с внешнеполитическими вызовами. Эскалация исторической политики в России была, по мнению А. Миллера, спровоцирована исторической политикой стран «Восточной Европы», требовавшей осуждения коммунизма на общеевропейском уровне и фактического возложения ответственности за «преступления коммунизма» на Россию как преемницу СССР. Среди других факторов, повлиявших на интенсивность и характер исторической политики в России в нулевые, А. Миллер называет «цветные революции» 2003–2005 годов (Грузия, Украина, Кыргызстан), обострение отношений с «Западом» из-за планов расширения НАТО на восток (Украина и Грузия) и размещение систем противоракетной обороны на территории центральноевропейских государств[186].
Стоит заметить, что именно на внешнеполитическом направлении историческая политика России имела достаточно четко артикулированный конфронтационный характер. В 2000-е годы Россия вошла в состояние перманентного конфликта по вопросам прошлого с Литвой, Латвией, Эстонией, Польшей и Украиной (с двумя последними странами наблюдались кратковременные оттепели). При этом «война памятей» велась не только на двусторонней основе, но и на уровне международных организаций: Россия успешно блокировала попытки Украины на уровне ООН и Парламентской ассамблеи Совета Европы признать голод 1932–1933 годов в Украинской ССР геноцидом
