Нетрудно догадаться, что идею «общей истории» и «единого учебника» с энтузиазмом поддержало Министерство образования РФ, руководитель которого сообщил о намерении подготовить новый учебник за год, при этом профильный министр говорил именно об «одном учебнике»[181].
Соответствующим образом отреагировали и подконтрольные власти общественные организации. Идею «единого учебника» поддержало Российское историческое общество (возглавляемое тогдашним спикером Государственной думы России Сергеем Нарышкиным), Ассоциация учителей истории и обществоведения (возглавляемая директором Института всеобщей истории Российской академии наук Александром Чубарьяном), Российское военно-патриотическое общество (возглавляемое министром культуры России Владимиром Мединским), движение «Народный фронт за Россию», возглавляемое самим В. Путиным.
Согласно социологическим опросам, «единый» учебник пришелся по вкусу и обществу. Опрос Левада-центра в июне 2013 года показал, что 71 % респондентов «полностью положительно» или «частично положительно» оценивают идею создания единого учебника для школы, отрицательное отношение выразили 10 % респондентов, остальные затруднились с ответом[182]. При этом, согласно опросу Всероссийского центра исследования общественного мнения, 52 % респондентов вообще впервые узнали об идее единого учебника во время опроса и 35 % «что-то слышали» об этом, что не помешало 58 % опрошенных поддержать идею[183].
Несмотря на такой уровень поддержки в «верхах» и в обществе, «единый учебник» вновь не состоялся. Теперь заговорили не о «едином учебнике», а о едином стандарте, подготовка которого тоже вылилась в довольно сложный процесс, по сути нивелировавший первоначальную идею «единого учебника», выполняющего интегрирующую роль прежде всего в отношении субъектов Федерации. В 2015 году новые учебники пришли в школы. Принципиально новых идеологических и мировоззренческих установок они не содержат, но некоторые формулировки (вроде «татаро-монгольского ига») были отредактированы в духе политической корректности.
Говоря о типологии исторической политики в России «для внутреннего пользования», можно предположить, что ее содержание и направленность определялись стремлением федерального центра продвигать инклюзивную модель истории и памяти, где сочетались бы элементы имперской, советской и национальных/региональных историй, объединенных общим государственническим нарративом. Примером универсального объединительного мифа можно считать победу в Великой Отечественной войне.
