.
Стоит вспомнить и почти семилетнюю борьбу за принятие резолюции ООН, направленной против глорификации нацизма (в которую «упаковывалась» идея осуждения чествования эстонского и латвийского легионов войск СС, а к моменту ее принятия — осуждения «неонацизма» на Украине)[188].
Является ли такая ситуация лишь ответом на внешние вызовы, или здесь присутствует более широкая повестка? Скорее всего, имеет место второе: активная конфронтация России с соседями была спровоцирована не только наступательными действиями последних, прямо или косвенно бьющими по международному престижу России, но и соображениями внутреннего порядка.
Альтернативные (исключительно негативные) трактовки советского прошлого соседями по постсоветскому пространству (как теми, кто уже был в «новой Европе», так и теми, кто туда стремился) противоречили российскому интеграционному (инклюзивному) нарративу памяти, частью которого было признание советского периода важной и ценной, хотя и противоречивой составляющей исторического опыта России. А ревизия мифа о «великой Победе» у соседей[189] в сочетании с формулой «коммунизм = нацизм» не только била по образу России как члена антигитлеровской коалиции, но и подтачивала центральный объединительный исторический символ. Наличие объединительного нарратива истории и памяти, основанного на идее государственного величия (все равно какого — имперского или советского), играло важную роль социально-психологического компенсатора. Согласно данным Левада-центра, с 2014 по 2016 год в группе вопросов «Что больше всего внушает вам чувство гордости за Россию?» наибольшее количество голосов собирает ответ «История России», опережая такие параметры, как природные богатства, армия, культура и международное положение страны[190].
О том, что внешнеполитические вызовы воспринимались как угроза внутренним устоям, свидетельствует история создания (2009) и деятельности Комиссии при Президенте Российской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. Своеобразным вступлением к истории комиссии был проект мемориального закона, предполагавшего создание Общественного трибунала для регулирования вопросов исторической политики и криминализации «посягательств на историческую память»[191], вызвавший резкие протесты либеральной общественности и неприятие в среде профессиональных историков.
Несмотря на то что комиссия была создана для противодействия внешним вызовам, все ее практические действия имели внутриполитический характер. Начало короткой истории существования комиссии сопряжено с попытками поиска историков, причастных к «фальсификациям» в Российской академии наук, немедленно столкнувшимися с возмущенной публичной реакцией активной части научного сообщества.
