сказала она. Я дал ей пятьдесят американских долларов, и она купила две бутылки воды, скандинавской воды. По вкусу она напоминала мыльную пену, проворчал он. Интересно, что она в нее подмешивала. Архитектор сидел па подоконнике и рассказывал Моль, что первые дни в старом городе Каракасе, в милом районе, где все промышляли меновой торговлей, он провел в постели с маленькой хозяйкой, которая пела старинные португальские колыбельные песни. Он чувствовал биение лихорадки в руках, груди и паху, иногда он видел за окном нечто, напоминавшее алое лоскутное одеяло, какую-то ацтекскую тучу или кучевое облако, объяснил он. И он помнил, как в его лихорадочном бреду появился старый индеец с красным посохом и шляпой из птичьих перьев, который свистел, как птица, и я внезапно вскочил с кровати и громко завыл, словно умалишенный, идет человек-птица, человек-птица едет на облаке, ревел я в то время, как хозяйка пыталась уложить меня на кровать. Она облила меня водой, напоила, заставила съесть огромную порцию чего-то, похожего на овощное рагу, поцеловала меня, спела и стянула деньги из красного паспорта. Он рассказывал ей по-норвежски о пассате, о бескрайних просторах Атлантического океана, о камбузе и ленивом коке, у которого была аллергия на перец, и, конечно, о картошке, которую ему приходилось чистить, и о темных вечерах, когда матросы играли на палубе в карты. Она отвечала по-испански, а может, по-португальски, и когда она сняла с себя блузку, фиолетовую блузку, он посмотрел на ее грудь и подумал: У нее действительно все тело было смуглым. Возможно ли это? Груди белые. Конечно, сейчас у меня лихорадка, но я же точно знаю, что груди должны быть белыми. Он приподнялся на локтях, чтобы рассмотреть ее соски, фиолетовые в свете лампы, а она напевала что-то по-креольски о тишине и синем мраке над пампасами. Маленькие серые змеи всегда лежат под трехпалыми кактусами, пела она, а следом затягивала колыбельную об опасностях, подстерегающих нас в море, и о безопасности, в которой она находилась, когда варила кукурузную кашу. Он лежал в кровати и вдыхал запах костра, и внезапно почувствовал, что лихорадка сконцентрировалась где-то в районе сердца, он стал задыхаться и потерял сознание в ее объятьях! Он лежал перед хижиной, соломенной хижиной, наконец-то дома, подумал он, а она варила кукурузную кашу, серую клейкую массу, похожую на переплетный клей, пытался он объяснить хозяйке, которая пела по-креольски, а потом стащила деньги. Он утомился от лихорадки, но ему было неплохо, пока она варила ему кашу, а он видел огромных птиц, слетавших с отрогов белоснежных гор; они парили, не двигая крыльями, над зелеными озерами и пикировали на тростниковые лодки, в которых сидели индейцы, быстрые, как белки, и маленькие, как нырки: он отчетливо помнил ноги, бежавшие к шаману, и собственные крики: Птицы, какого черта вы собираетесь делать с птицами? Они прилетают с гор и гадят на нас, когда мы ловим
