ты что, не понимаешь, что огромный норвежец мешает нашей церемонии? Он забрал у нас сестру Пилар. Помнишь, ту, что подалась в Каракас, чтобы обворовывать иностранных моряков. Шаман чуть приподнял шляпу из птичьих перьев, внимательно осмотрел маленьких индейцев и потрепал их по головам. как усталый дедушка, скрестил руки на груди и бросил щепотку шведского жевательного табака в костер, тихо обратился к предкам, раскурил трубку и сжевал несколько зеленых листиков: Проклятые птицы, сказал он. Меня всегда будут притягивать эти хитрые птицы, не говоря уже о предках, сказал он архитектору, лежавшему в постели и глазевшему, прищурившись, в открытое окно. С этими предками одни скандалы. Они знают все обо всем и всегда шумят по поводу паспортов и денег, а я даже не знаю, как их зовут. Разве это нормально, капитан Таральдсен? И архитектор попытался объяснить, что он не состоит в родстве с капитаном Таральдсеном, а шаман, который работал раньше в норвежском консульстве, был уверен, что птицы прилетают с гор маленькими группами. Они питаются муравьями, рассказывал он, и песчаными блохами, которых находят в заброшенных голландских пансионах, они лишаются рассудка, как норвежский капеллан, пьющий
пульке большими стаканами; Вам нужно вставать, капитан Таральдсен, корабль стоит у причала, праздник окончен, шлюхи разошлись по домам, и начался прилив. Архитектору сделали укол. От современного врача пахло креозотом и испанским перцем, архитектор набрался мужества, схватил его за воротник и попытался объяснить, что он строит высокие дома, дома выше Анд. Но врач уложил его на мокрые простыни: Поосторожнее, ты,
марикон. Я знаю, что ты не капитан, во всяком случае, не капитан Таральдсен, потому что он умер от передозировки наркотиков, которых хватило бы на то, чтобы убить половину Каракаса.
И Моль встала с подоконника и посмотрела на него так, что он откинул голову назад и продолжил свой рассказ о каракасской тюрьме, достаточно современной, сообщил он, белой, чистой, в которой содержались только иностранцы, персонал продавал заключенным маленькие желтые пакетики с горьким порошком. Норвежский консул платил за пребывание в тюрьме, но не за порошок; обычные охранники приносили на подносе еду, а под салфетками лежали черные французские сигареты. Мне надо было выздоравливать, понимаешь. И когда он поправился, его посадили на самолет авиакомпании КЛМ, размером с дирижабль, он описал круг над озерами с тростниковыми лодками, и маленькие голландские стюардессы подали текилу в маленьких рюмках. Одна из них нагнулась к нему и провела по его лбу фиолетовой салфеткой. Она была молода, очень молода, и неопытно покачивала задом, передвигаясь между сиденьями салона. Но она улыбнулась, как кинозвезда, когда модный певец Роджер Виттакер завопил о любви во все самолетные динамики; а птицы, огромные, как гуси, небольшими стаями летали над пылающими лесами, он помнил дым, застилающий горизонт, и архитектор внимательно оглядел Моль, сидящую на подоконнике, красивую, как никогда, с пустым бокалом из-под Кампари в левой руке, а мать Тране снова позвонила с юга и сказала: Мне лучше. Намного лучше. Я как новенькая. Местный лекарь — просто волшебник. Шаман. Я ему нравлюсь. Я совершенно уверена, что нравлюсь ему. У него добрые глаза. А это уже какая-никакая гарантия. Ты согласен?
