Я вздрогнул - за спиной хрустнула ветка. Долоресса Луст прокуренным баском вымолвила:
- До чего похож на Вайдулика.
Действительно похож. Вайдулик, то есть Вайдотас, и был тот самый покойный Долорессин муж. Физик, художественный критик и поэт, еще кто-то такой. Тихий, вежливый парень с длинными волосами, слезящимися от ветра, жалости и слабого винца глазами. О, как давно все это было!
- Ладно, пошли, замерзнем же!
А что, может правда не тащить его в лодку? Что за нелепая мысль. Неумеренное чтение по ночам - вот где причина. Челн с покойником, плывущий по течению, - нет и нет!
- Лучше посмотри, что в карманах, - посоветовала Долоресса Луст.
Нет уж, ни за что. Хочешь - смотри сама. Если есть настроение. Возможно, найдешь какие-нибудь деньги - если самоубийца. Но навряд ли - похоже, что алкаш. Слишком одутловатое лицо.
- Ладно, я сама.
Что верно, то верно — искать она умеет. В незапамятные времена состояла Долоресса в комиссии по делам нравственности, обыскивала торговок-спекулянток и шлюх. Забиралась к ним за пазуху и под юбку.
Она присела на корточки, развела полы пальто, расстегнула брюки. И все, что находит, уже выкладывает на мерзлую осоку. Носовой платок, складной ножик с шильцем и штопором, раззявленную сигаретную пачку, черную расческу, еще один - в крови! — платок, леденец с налипшими крошками табака... Раз, два, и кончено.
- Все. Ага, еще конверт.
Конверт! Все-таки, надо полагать, самоубийца.
Я развернул листок. Едва различимые каракули шариковой ручкой. «Братцы вешайтесь пока не поздно». И больше ничего. Ни подписи, ни даты, совсем ничего. Видимо, так и должно быть - кому надо, поймет. Не всякий, не первый встречный, но тот, кому надо. Психологи — те наговорят вам с три короба, а потом вдруг слышишь: такой-то да такой-то психолог покончил с собой. Знавал я одного, Антанасом звали. Все поучал, наставлял как жить, анализировал. Было что: жена - художница, народный умелец, дети разряжены, как куклы. Сам он - главный психолог всего семейства. В быту изысканно обходителен, безукоризненно изъясняется, ударения на месте, долгие да краткие гласные четко пропеты, начитан, как священник. Вдруг нате вам - сиганул со своего четырнадцатого этажа на зеленый газон, еще пару деньков промучился, плакал и рыдал, у всех просил прощения и отбыл в мир иной.
Да что там Антанас! Вот, пожалуйста, лежит такой грамотный, вешайтесь, говорит, братцы, пока не поздно! Ни одной запятой, само собой, а восклицательный - это от меня, уже сейчас. Малограмотный, что ли? Тогда не библиотекарь. Впрочем, может, впопыхах. Наши умники развезли бы такое предложение на целые тома. Тут вам и мотивы, и комментарии. Впрочем, что это я ударился в раздумья - пора уносить ноги. Надо же — она и под исподним шарит, Долоресса. Профессионал! И гляньте-ка - что-то нащупала. Мешочек. Распустила, ручки-ножки дрожат от нетерпения. И что же там - труха всякая: первые литовские деньги - зверята, птички. Сотни, тысячи, десятки тысяч.
