— У разных по-разному, — роняет Павел Ефимович.
— Не скажите. Противостоять ему удавалось немногим. Да и тех он в какой-то мере озлоблял. А большинство людей после подобного потрясения предпочитают надевать маски. Вселенский карнавал. Волк, как известно, рядится в овечью шкуру, шакал прикидывается тигром или зайцем — в зависимости от обстоятельств и возможностей…
— А Сукачев?
— Чаще всего играл в добряка и чистосердца, хотя таковым не являлся.
— И все из-за нескольких неосторожных слов? Арсений Семенович откидывается на спинку стула, грозит пальцем так непринужденно и весело, будто они с Трофимовым знакомы много лет.
— А вы хитрец, товарищ следователь. Верно! Из-за нескольких слов да из-за того, что тебя в чем-то облыжно подозревают, человек не меняет натуру. Я и сам, наблюдая Толю, над этим задумывался, да времени на досужие размышления немного оставалось. Слова того дурня, видимо, только подхлестнули события, пробудили зерно дремлющее.
— Что именно?
— Пожалуй, в первую очередь недовольство своим положением в обществе.
— К нему относились несправедливо?
— Случалось и такое. Кто подобного не изведал или не заподозрил, пусть бросит в меня камень.
Трофимов исподлобья метнул веселый взгляд:
— Так изведал или заподозрил? И кто же из нас хитрец?
Арсений Семенович смеется, на худых щеках неожиданно появляются ямочки:
— Случалось и то и другое — как в жизни.
— И с вами?
— Что со мной? Ах, несправедливость? Ну, я — совсем другое дело. Я человек самоуверенный, не то что Толя. Меня не прошибешь.
Он опять рассыпчато смеется, но в смехе Трофимову чудятся горчинки. Павел Ефимович украдкой смотрит на часы и спрашивает напрямик:
— Вам известно, что он в своих публикациях использовал работы других?
— Чьи?
— Например, аспиранта Швыдкого и… ваши.
Бурундук супит брови, прячет растерянность за показной сердитостью:
— Мои — это мое дело. Может быть, я их ему подарил. Имею право? А Швыдкого? Слышал, но слухи, сами знаете, — доказательство ненадежное, особенно в науке.
— Вы были другом покойного?
Арсений Семенович отрицательно качает головой. Уголки губ против воли брезгливо изгибаются.
— Нет, другом не был. Друг — большое слово. Ответственное. За всю жизнь у меня один друг был. А с Толей мы — сокурсники, сослуживцы, старые знакомые…
— Вы часто ссорились?
Бурундук удивленно воззрился на собеседника:
— Ах, вот оно что! Случалось.
— Можно узнать, по каким поводам?
— Узнавайте, только не от меня.
— Почему же? Вы человек откровенный, не так ли?
