Потом пробовали оживить его прямо на мне. Инквизитор подключал, о да, я запомнил это слово, электрический ток, воздействовал морозом или отсутствием давления, как в аквариуме с помпой, или высоким давлением, как в Альпах. Но я жил.
Шли минуты и года.
Гремели аркебузы и пушки, гремели так, словно их был легион легионов.
Через год или век мои палачи бежали, оставив мое тело и моих несчастных сотоварищей в соседних темницах.
В лабораторию ворвались солдаты в зеленых мундирах. Говорили они на славянском диалекте польского языка (когда-то давным-давно знавал я польского астролога Кшиштова Бизефа).
— Затримайте, панове! — закричал я, увидев, как солдаты развернулись, равнодушно оглядев камеры с застывшими телами. Зачем я это сделал — не знаю. Что меня ждало? Снова пытки и мучения. Может, лучше было бы остаться в этой камере и просто угаснуть?
— Товарищ лейтенант! — закричал один из солдат. — Тут один выживший! Из пшеков вроде!
Ко мне снова тянулись руки, и снова меня везли, изучали, и пытали, пытали, пытали….
