Первовещество намертво приклеилось к коже и не желало с ней расставаться. Я поначалу не заподозрил опасности, хотя не отрезать, ни расплавить, ни заморозить его не удавалось. Перепробовав тысячу способов, ваш покорный слуга, погрязнув в своем невежестве, смирился, решив, что кусочек желтого воска вряд ли может стать проблемой — люди живут с куда большими увечьями.
Но я оказался преступно недальновиден. Со временем апейрон все глубже проникал в мое тело, реорганизуя его по своим собственным законам, которых я не знал тогда и, к моему великому стыду, не знаю и поныне.
Превращение проходило быстро, но мой организм отчаянно сопротивлялся. Я бился в конвульсиях и выл от боли несколько недель подряд. Мои слуги и помощники в ужасе разбежались, Виктор Амодей, уже получивший титул короля Сардинии, конечно же, тоже ничем не мог мне помочь… Титул и ответственность перед своей страной не позволили ему и дальше оказывать мне покровительство, а инквизиторы давно точили зуб на Карло Пазоротти — «отъявленного еретика и чернокнижника».
Когда в мой дом вломились «псы Господа», я не мог оказать им сопротивления. Тело мое перестало мне принадлежать, превратившись почти в то, что вы увидели сегодня. Я не мог ходить, есть, спать или отправлять другие жизненные потребности. Наверное, можно сказать, что я перестал быть человеком. Но религиозных фанатиков, жаждавших отправить меня на костер, не остановил даже ужас, который они испытали при виде того, что стало с их заклятым врагом.
Продержав меня недолго в казематах, они устроили тайное сожжение — показать людям то, во что я превратился, они побоялись. Каких же высот достиг их страх, когда оказалось, что мое новое тело не желает сгорать! Моя плоть загоралась, да. И я при этом испытывал невыразимую муку. Но сгорать апейрон не хотел.
Не зная, как поступить с таким святотатственным феноменом, инквизиторы бросили меня в самый глубокий каменный мешок монастыря Святого Архангела Михаила. И постарались обо мне забыть.
В казематах монастыря апейрон все больше оплетал мое тело. Мой разум. Монахи в ужасе отшатывались от жуткого зрелища и не прикасались ко мне. Убить меня они боялись и решили просто уморить голодом и жаждой. Но и тут просчитались.
Взращенный моей кровью, моим сознанием апейрон приобрел способность мыслить, питать сам себя и расти. Теперь он стал кормить меня.
Шли годы. А может, столетия. День был как год, а год — как минута. Я был словно в анабиозе. Спал и грезил, а в моей голове что-то мешалось, создавалось… апейрон без подпитки извне перестал расти и словно затаился.
