— Ты переживаешь из-за института? Может быть, твоя неустроенность всему виной?
— Может быть. Об институте придется забыть. Пойду работать на стройку, кем бы ни взяли. Посмотрим, изменится ли для меня мир.
Джумбер опустил голову на ладони, упершись локтями в колени. Посидев так с минуту, поднялся, собираясь уйти, но его будто удерживал кто-то. Сделав над собой усилие, он тихо сказал:
— До свидания, товарищ инспектор.
И, не оглядываясь, пошел прочь.
Мигриаули настороженно озирался, приглядывался к прохожим. В последнее время все вызывало у него подозрение, никто не внушал доверия. Он пересек площадь и вошел в кафе.
Сегодня особенно тяжко было на душе. Он ел, не замечая, что ест, пытаясь понять, отчего ему так нехорошо. Перебрал в памяти все, что пережил в минувшие дни. И когда перед глазами всплыло лицо Кетеван, сердце больно сжалось. Да, это из-за нее… Нет, не любит она его! Любила б — приняла бы его таким, какой он есть! Выходит, что его карьера значит для нее больше, чем он сам? Тогда чего ради навязываться ей? Не будет звонить ей, постарается забыть. Работа даст эту возможность. Столько нерешенных вопросов… Затянулось расследование преступления у «Самадло». Еще раз надо допросить приятелей Тотадзе. Может, Джумбер поведает что-либо об Эмзаре, станет откровенней после беседы в сквере. А что, если прямо сейчас, не откладывая, пойти в институт и спросить о Джумбере?
На улице было пыльно и знойно, солнце палило нещадно.
Мигриаули прошел в канцелярию. Седая пожилая женщина встретила его приветливой улыбкой, но когда он предъявил пропуск, лицо у нее вытянулось, она довольно угрюмо поинтересовалась, что ему угодно.
— У вас учился Джумбер Дэвидзе. Мне надо узнать, когда и за что его исключили. Может, помните его?
— Не так уж много студентов у нас отсеивается, чтобы тут же забывать их. В прошлом году шесть человек исключили, в этом — четыре. — Женщина подошла к шкафу, где за стеклом виднелись папки личных дел. — Кого-то, конечно, стоило, — морфинисты, не учились, зря место занимали, — но Дэвидзе вроде бы не из таких был. Не знаю, за что его выставили, ничего плохого о нем не слышала. Припоминаю его: всегда серьезный, задумчивый… Что с ним стало, беднягой, чем занимается?.. Институту дела нет, исключили и забыли, — говорила женщина, перебирая папки. — Не удивляйтесь, что я жалею его, но, по-моему, иной раз несправедливо обходятся со студентами. Я сама мать, жаль мне его, такой подавленный был, когда забирал аттестат. Если его исправлять надо было, то кто исправит, скажите? Коллектив целого института не справился, кто ж и где наставит его на верный путь?..
