Возмездие. Рождественский бал | страница 25



Мигриаули молчал.

— Я не позволил ему, был категорически против, — едва слышно сказал Узнадзе.

— Что? Что вы не позволили? — Мигриаули подался вперед, в упор посмотрел на профессора, но тот не ответил. — Я понимаю, вам трудно говорить, но…

— Да, никак не примирюсь с его смертью, разум отказывается верить… Я и мысли не допускал, что он, молодой, преуспевающий, пожертвует собой! Виноват, виноват я в том, что позволил Саджая с головой уйти в исследование, дневать и ночевать в лаборатории! И именно в тот злополучный вечер меня не было там! Будь я рядом, он не сделал бы этой глупости! — Профессор поднес к дрожащим губам сигарету.

— Какой глупости, батоно Шалва?!

— Простите за бессвязную речь. Я не сказал вам главного. Мы с Магали Саджая проводили эксперименты, целью которых было открытие препарата, нужного миллионам людей… Саджая все силы и знания отдавал работе, это было смыслом его жизни. Что произошло в лаборатории, не знаю, только предполагаю. Мы более четырех лет работали вместе, почти достигли цели… Не передать, какие счастливые минуты мы пережили, хотя я все еще сомневался в успехе. Наш препарат оправдал себя пока что на белых мышах… Недавно мы с ним решили выехать за город, отдохнуть немного — дни стояли великолепные… Обычно оживленный, Магали был тих и задумчив. Доехав до поворота на Окрокану, мы оставили машину и стали подниматься на Мтацминду. Неожиданно он остановился и сказал: «Я уверен, препарат наш эффективен, но никто не примет его, пока мы не проверим действие на людях. Без этого и медики и больные будут считать нас фантазерами». Я спокойно заметил, что препарат будет проверен в онкологической больнице. «Это аморально», — возразил Саджая. «Почему?» — спросил я. «Потому что мы не знаем его воздействия на организм. Да, мы проверили на мышах, их он излечивает, а излечит ли человека?! Для него, может, окажется губительным. Бывает ведь и так». — «Больные раком все равно обречены», — сказал я, хотя как врач не вправе был говорить такое, прекрасно понимал, что иду и против совести, и против разума. В глазах Саджая я прочел осуждение: при всем уважении он порицал меня за бессердечие. «Я не согласен с тобой, мой профессор», — возразил он, явно расстроенный моими словами. «Состарился я, вероятно, мой Магали», — отшутился я и ласково потрепал его по плечу. «Люди жертвуют собой ради Родины, почему же мы, медики, не можем рисковать жизнью ради всеобщего блага? Вот я и решил, мой профессор, вызвать у себя рак и таким образом проверить действие нашего препарата». — «Ты вправе, конечно, проверить препарат на себе, это благородно…» — заметил я, весь похолодев. Я не понимал, как он заглянул мне в душу, как узнал о моем сокровенном намерении — проверить препарат на себе?! «Так вот, считайте меня самоотверженным и благородным», — засмеялся Магали. Выражение его лица говорило о твердой решимости, и все же я не верил, что он совершит роковой поступок… Но, повторяю, это лишь догадка, я не знаю истинной причины его смерти. Лаборатория, где погиб Саджая, опечатана вами, и мне неизвестно, что там произошло.