Шейн неестественно засмеялся. На другом конце провода воцарилось молчание, затем послышался тяжкий вздох и Уилл сказал:
— Опять фокусы. Ладно, Шейн, я похороню рапорт, если это тебе нужно.
— Ты как будто не веришь мне, — обиженно сказал Шейн. — Ты не знаешь Фил, когда она разойдется. У нее жуткий темперамент…
— Заткнулся бы ты, — сказал Уилл и повесил трубку.
Шейн отодвинул телефон и задумался. Из дверей ванной на него грозно смотрела Филлис. Несмотря на старенький халатик, она выглядела очень юной и посвежевшей.
— С кем это вы обсуждаете мой темперамент, мистер Шейн?
— Да это Уилл Джентри. Я не хочу сообщений в прессе о наших веселых визитерах. Наплел ему, что ты начала кидать в меня всякими предметами…
— Спасибо! — гневно сказала Филлис. — Гнусный лжец. Что подумает обо мне мистер Джентри, когда увидит твою расквашенную физиономию?
— Ничего не подумает, дорогая. Похоже, он не поверил мне, — уныло признал Шейн.
Выражение лица Филлис смягчилось.
— Надень все-таки что-нибудь поприличнее трусиков, мы же поедем ужинать.
— А меня ты устраиваешь в этом халатике. И давай-ка пошлем лучше кого-нибудь за едой.
— А еще лучше откроем консервы. Ты же сейчас воплощение Божьей кары. И если ты не собираешься рекламировать меня в качестве этого орудия, то уж лучше сиди дома, пока не вылечишься.
Шейн осклабился.
— Меня частенько видели с такими украшениями. Я не стыжусь их. И, пожалуй, сегодня было бы неплохо где-нибудь попировать.
— Семь пятниц на неделе! — возмутилась Филлис.
Шейн налил себе немного из графина, чудом уцелевшего в свалке, сделал большой глоток и объяснил:
— Просто мне вдруг захотелось зайчатины с перцем. Ты же знаешь, как это бывает, когда хочется чего-нибудь особенного.
— Я еще не была беременной, — скромно сказала Филлис.
— Не перебивай. Так хочется, что ничем этого не заменить. А единственное место, где подают зайчатину и умеют ее приготовить, — это ресторан «Дунай» в Бич.
Филлис подозрительно посмотрела на него.
— Ты опять что-то задумал. Я с таким же успехом могу мыкаться с головной болью, как есть эту зайчатину.
— Можешь, — сказал Шейн, — но можешь иногда и побаловать своего несчастного мужа, которого так избила.
Он ощупал свое лицо. Подбородок и щека опухли и посинели, ухо украшал пластырь.
— Пожалуй, по тону к этому пойдет голубой костюм, — сказал Майкл и начал одеваться.
Наконец они вышли и, пройдя вестибюль, оказались в объятиях мягкого тропического вечера, какие бывают только в Майами. Цветами и горьковатой прелестью пышной тропической листвы потянуло из Байд-грант-парка, когда Шейн повернул машину к Бискайскому бульвару. А когда они проезжали по дамбе через пролив, на губах у них появился легкий привкус морской соли, навевавший мечты о морских приключениях и напоминавший человеку, что быть живым чертовски хорошо.
