не будет жрать, дербаньте пайку,
да мордой в пол от вертухая».
А он глядел как попрошайка,
прося сочувствия, я знаю,
там было холодно, и урки
его раздели, смерть поэта…
Одним жидом, одним придурком
в бараке меньше — больше света.
Он умирал. И кашель с кровью,
и слезы высшего бессилья,
и пидарас у изголовья,
и все вокруг — его Россия.
Вот Лермонтов, смеясь, шагнул под пулю,
вот Маяковский жало вштырил в грудь,
послушай как шуршит домашний улей,
как освещен витринами наш путь,
Нелепы как галантные герои,
как гении погибшие смешны,
послушай как народ шагает строем,
своей не нарушая тишины.
Вот Мандельштам из мертвого сугроба
презрительно смеется, смерти нет,
существованья скотскую оглоблю
не смеет на себе волочь поэт.
Грохочет пьяным хохотом Высоцкий
(кагором райским все похмелены)
гляди в себя — увидишь дно колодца,
детали здесь особенно важны,
когда влюбился в собственное тело,
в подвижный труп с чернильницей в башке…
Несчастный, ну кому какое дело
о чем ты говорил накоротке,
стихами недоверчивому богу,
не все ль равно количество томов,
где Пушкин смог, там тысячи не смогут
не то что петь, открыть не смогут ртов,
лауреаты, члены, медалисты…
Вот Гумилеву страшно у стены.
И кажется никто из нас не мыслит
такой судьбы, ведь все одарены
примерно равно, в общем все нелепы,
в истории останется лишь тот,
кто в бесконечность жизни веря слепо,
стреляет вдруг в пророческий свой рот.
Метель, метель, застывшая собака,
крупа сечет дрожащие кусты,
остывший чай в бокале с черным маком
и на стекле стеклянные цветы,
метель, метель, за тысячи столетий
седая вьюга так же молода,
естественна и равнодушна к детям,
метель, метель и сердце изо льда,
не прикурить, не встать, не осмотреться,
метет в подол бульварных магдалин,
и ледяное охнувшее сердце
летит, стуча в навьюженной пыли,
метель, метель зовет и завывает
и дверью бьет, и мечется в глазах,
и черный снег в бокале с черным чаем,
и жизнь уже похожа на вокзал,
откуда все разъехались и рельсы
метелью под перрон занесены,
не радуйся, не помни, не надейся
на оттепель, засни, но даже сны
бесцветные свистят под одеялом,
метель, метель прокисший мутный свет,
забилась кровь летающим крахмалом
и больше ничего в крови той нет.
Такие дни… Так тысячи историй
искали оправданье в паре слов.
Ночами я люблю смотреть на море.
мечтая, что еще не повезло,
что волны разобьются, станет тихо,
такие дни… в прозрачной тишине
рассказчик моей жизни, тайный диктор,
расскажет монотонно обо мне.
Такие дни, водой текут, проходят
