Среди котленских юношей больше всех волновался Георгий. Он без конца рассказывал им о войне. И всякий раз невольно вспоминал про то, как турки в корзинах увозили детей. А сколько всяких других ужасов насмотрелся он в родном селе!
Поскольку здешние жители несли охрану горного перевала от разбойников, Котел был объявлен свободным, «солдатским» селом. Однако от этого котленцам жилось не слаще. Куда бы ни направлялись турецкие войска, они непременно должны были проследовать через Котел. Какие только отряды не проходили из Малой Азии. В село врывались пьяные и злобные делибаши и башибузуки[11] — словом, всякий сброд, жаждущий крови и легкой добычи, налетал на село неожиданно, как вихрь врывался в дома, забирая все, что попадало на глаза.
Люди совсем отчаялись. Многие молились за то, чтоб у них под ногами разверзлась земля и погребла их заживо, только бы избавиться от неслыханных мук и страданий.
Георгий не раз говорил отцу:
— Папа, пожалуй, и я подамся туда, в Валахию и Молдову! Не в силах я больше терпеть.
— А что ты там будешь делать, сынок? С голоду помрешь.
— Буду работать в каком-нибудь имении. Мало ли на свете земли…
— Потерпи, сынок, — убеждал его отец. — Авось станет легче… Не одни мы бедствуем.
Георгий понимал, что его престарелым родителям нелегко расстаться с ним — ведь больше некому за ними присмотреть. Поэтому он на время смирился.
Однако весной 1806 года кровь в его жилах снова взбунтовалась. Встретив однажды в урочище «Грецки дол» двух своих верных товарищей, он сообщил им о своем твердом намерении бежать в Валахию.
— Хотите, отправимся вместе?
— Неужто не хотим, Георгий! — радостно воскликнули ребята. — Ты как в воду глядел!
— Ну, раз так, — сказал им Георгий, — то приготовьте все, что пужно, и, как придет время, двинемся прямо вниз, к Дунаю.
Начались приготовления. Георгий заказал у портного новую суконную безрукавку и расшитые шнурами штаны, подогнал черную барашковую шапку, своими руками смастерил себе из телячьей шкуры хорошие, крепкие царвули[12], сунул в торбу две пары белых портянок, черные бечевки и стал ждать, когда наступит подходящий день.
Слухи о войне становились все настойчивей. Лица болгар посветлели, словно солнце их осветило, а турки ходили темнее тучи, хмурые, злые, как после дурного сна. Они собирались в конаке[13], шушукались без конца, на болгар смотрели косо и ждали удобного случая, чтобы клюнуть их или укусить. Торговля совсем замерла, цены на скот и на зерно упали; пшеница потекла в низину, в казенные амбары в Русе, Видине, Никополе, Силистре… Лихорадочно передвигались с места на место отряды турецких войск… Каменщиков и чернорабочих, набранных из райи
