— В добрый час, детки… Храни вас бог!
Дети резвились в корзинах, радуясь тому, что их снова будут катать на лошадях…
Караван потянулся вдоль села по узким улочкам с булыжными мостовыми и скоро скрылся внизу, в ущелье.
— Господи боже мой! — крестился Стойко на пороге дома. — Надо же мне было увидеть такое на своем веку!
В это время у него за спиной послышался звонкий голос:
— Папа!
Стойко обернулся и увидел Георгия.
— Ты что тут делаешь, сынок? Разве ты не ушел с матерью в лес?
— Я остался, папа, тебя охранять. На чердаке сидел. Видел и слышал все.
Стойко со вздохом обнял сына и заплакал от радости и горя.
— Ты видел этих детей, сынок?
— Видел, папа. Куда они их повезли?
— В Анатолию, сынок. Наверно, распродадут там на базаре.
Георгий задумчиво опустил голову. В сломанную дверь притихшего дома устремились лучи теплого мартовского солнца.
…Пускай всяк поймет, когда я, учитель Нено, переплетал эту книгу… Прискорбное было время. Тяжкие поборы. Детей хватали и увозили… Народ бедствовал.
Корзины с детьми исчезли за горами, в долине Фракии. Но встреча с маленькими невольниками оставила в сердце юного Георгия глубокий след.
Прошли годы. Дети Стойко выросли и разбрелись кто куда. Старший сын, Ради, женившись, переехал в село Еркеч, к своему деду, и теперь ходил в горах за стадом, кочуя из одной пастушьей хижины в другую. Второй сын, Стратил, взял себе в жены красивую статную котленку, срубил домишко из молодых дубков и остался жить и зарабатывать кусок хлеба в родном селе. А дочь Руса вышла замуж за парня из соседней слободы — такого же работящего и доброго, как она сама. Впоследствии, в 1821 году, у Русы родился сын, которого назвали Сыби. Этот Сыби, известный всем как Георгий Стойков Раковский[9] стал потом славой и гордостью всей Болгарии.
Из всех Стойковых детей неженатым остался только младший сын, Георгий, которого за его большой рост прозвали Буюком, а иногда его звали и Мамарцем, как отца.
Георгию Мамарчеву исполнилось двадцать лет, когда в 1806 году Котел всколыхнула весть о том, что между Россией и Турцией объявлена война.
На сей раз сомнения быть не может — московец действительно размахнулся так, что едва ли кто-нибудь в состоянии остановить его. Но откуда она взялась, эта весть? Торговец какой-нибудь принес ее с берегов Дуная или гайдуки[10] с Жеравненских гор — сказать было трудно. Во всяком случае, по домам и дворам упорно и настойчиво говорили о том, что дни османов сочтены. Кое-кто уже тайком точил ножи, чтоб, когда придут русские братья, присоединиться к ним и вместе выступить против ненавистных угнетателей.
