Случалось и прежде в истории России: писатели пытались «оздоровляюще» повлиять на царей — достаточно вспомнить А. И. Герцена и Александра II. Толстовское обличение в адрес последнего самодержца стоит рядом с герценовскими обличительными обращениями к «царю-освободителю». Сколь иллюзорной ни казалась бы там и здесь преследуемая цель повернуть, изменить образ мыслей и действий самодержца, — меньше всего было в этих действиях наивности, диктовались они только болью за терзаемый царизмом народ. Движимые жгучим к нему состраданием, авторы этих обращений готовы были добиваться облегчения его участи пусть даже путем ходатайства за него перед царем. И Герцену, и Толстому хотелось думать и верить, что царь, если его уговорить, сможет и пожелает что-нибудь сделать для простых людей.
С трудом писал Толстой свое послание к Николаю II. В Гаспре тяжело болел, чувствовал себя умирающим. Напрягая последние силы, отдавал себя захватившему его делу, о котором его старший сын Сергей впоследствии писал: «Несмотря на свои страдания и слабость, отец… даже диктовал. В конце декабря (1901 года) он написал письмо Николаю II с призывом уничтожить тот гнет, который мешает народу „высказать свои желания и нужды“… уничтожить земельную собственность… 16 января была закончена последняя редакция этого письма и отослана через великого князя Николая Михайловича. 28 января Николай Михайлович телеграфировал, что письмо его передано царю». (С. Л. Толстой. Очерки былого. Тула, 1965 г.).
Вероятно, адресата ошеломили уже первые два слова, которыми начиналось письмо. «Любезный брат!» — такую, на первый взгляд, странную форму обращения к Николаю II избрал Толстой. И сразу вслед за этим пояснение: «Такое обращение я счел наиболее уместным потому, что обращаюсь к Вам в этом письме не столько как к царю, сколько как к человеку-брату… Мне не хотелось бы умереть, не сказав Вам того, что я думаю о Вашей теперешней деятельности и о том… какое большое зло она может принести людям и Вам, если будет продолжаться в том же направлении, в котором идет теперь».
Из дальнейших строк адресат мог без труда уяснить себе, что именно думают в Гаспре как о его теперешней деятельности, так и о видах на продолжение чинимого им зла.
Толстой говорит самодержцу о бессмыслице самодержавия вообще, о несправедливости привилегий и самоуправства поддерживающих самодержавие паразитических классов — в частности. Он советует царю, во-первых, отказаться от единоличной власти; во-вторых, провести отчуждение помещичьей земли и передачу ее крестьянам. «Самодержавие, — поучает Лев Николаевич царя, — есть форма отжившая»; в ее основе лежит идея «такого неисполнимого намерения, как остановка вечного движения человечества». Лгут те охранители царского строя, которые в оправдание свое заверяют, будто «останавливая всякое движение жизни в народе, они обеспечивают благоденствие этого народа».
