Взорвалось ужасающее сияние и поразило неожиданной болью, которая пронзила его до мозга костей. Боль сокрушала череп, разрывала внутренности, давила и душила. Он забился, заметался, напрягая последние силы. Но не мог ни вздохнуть, ни крикнуть, ни сдвинуться с места, на руках и на ногах у него скрипели новые, прочные ремни.
Вдруг боль прекратилась, словно отрезанная. Его охватило сладостное облегчение, слабость, апатия. Если бы не ремни, он сполз бы, стек на пол, разлился бы, как масса густой жидкости. Он не чувствовал себя, не видел ничего, струя пота заливала ему глаза. Низко опустилась голова и висела тяжело на окоченевшей шее.
Майор забеспокоился, выругался.
— Ну что? Ну что, черт возьми? Как ты себя теперь чувствуешь? Говори же, Дужар?
Но Дужар уже ничего этого не слышит и ничего не отвечает.
Потому что капитан Флешар стоит перед ним и отвязывает маску. Конец газовой атаки, можно передохнуть, стереть с глаз едкий пот. Капитан снимает маску…
Дужар затрясся — под козырьком каски лицо трупа улыбается ему ощерившимися зубами. Но из черных глазниц исходит прежнее сияние человечности и доброты.
— Что, Дужар, явился и ты?
— Явился, явился, господин капитан!
Какая радость! Заглядевшись на любимого человека, Дужар застыл по стойке смирно.
— Repos!.. Вольно, Дужар.
Эта привычная команда простерла над ним блаженство. Он растворился в нем и замер.
В зале № 7 дежурный сержант снимал табличку с койки Дужара, санитар менял постель. Сосед с правой стороны читал в газете последнее сообщение с фронта: «Героической атакой после надлежащей артиллерийской подготовки вновь захвачена ферма Сен-Беат. Неприятель понес тяжелые потери». Сосед с левой стороны писал письмо жене:
«Дорогая Люция! К сожалению, уже через неделю меня выпишут из госпиталя, но по крайней мере я получу отпуск на три дня и увижу тебя и детей, а потом будь что будет, тут уж ничего не поделаешь».
В комнате № 49 майор писал рапорт на столе, накрытом зеленым сукном. Он испортил уже третий бланк, потому что был зол и у него дрожали руки.
Из правого крыла здания высунулись два солдата в рогатых голубых фуражках, неся тело, покрытое одеялом. Они отступили назад, поставили носилки в дверях и выглядывали на улицу, пока кто-то не крикнул с лестницы:
— Ну что вы там ждете?
Они подхватили носилки и, спеша под дождем и ветром, чертыхаясь и переругиваясь, шлепая по лужам, бегом пересекли двор и скрылись во флигеле, где за дверью у стены один на другом под самый потолок стояли черные гробы.
