– Нет, господин.
– Тогда чего ты хочешь? – задал я новый вопрос, не обращая внимания на Беокку, который протестовал, брызжа слюной, но не мог двинуться вперед, потому что я удерживал его правой рукой.
– Я бы хотел пойти по стопам дяди, господин, – ответил Осферт.
Я чуть было не засмеялся.
Леофрик был таким твердым, каким только мог родиться и умереть воин, в то время как Осферт был хилым, бледным юношей. Но я ухитрился сохранить серьезное выражение лица.
– Финан! – крикнул я.
Рядом со мной появился ирландец.
– Господин?
– Этот молодой человек вступает в мой отряд, – сказал я, протягивая Финану несколько монет.
– Ты не можешь… – начал протестовать Беокка, но умолк, когда мы с Финаном посмотрели на него.
– Забери Осферта, – обратился я к Финану, – найди ему одежду, достойную мужчины, и раздобудь для него оружие.
Ирландец с сомнением посмотрел на Осферта.
– Оружие? – переспросил он.
– В нем течет кровь воинов, – сказал я, – поэтому мы научим его сражаться.
– Да, господин, – ответил Финан. Судя по его тону, он решил, что я спятил. Но потом взглянул на монеты, которые я ему дал, увидел шанс поживиться и ухмыльнулся. – О да, мы сделаем из него воина, господин, – сказал Финан, без сомнения считая, что это ложь. И он увел Осферта.
Беокка набросился на меня.
– Ты понимаешь, что только что натворил?! – забормотал он.
– Да.
– Ты знаешь, кто этот мальчик?
– Ублюдок короля, – жестоко проговорил я, – и я только что сделал Альфреду одолжение.
– Да? – переспросил Беокка, все еще ощетинившись. – И какое именно одолжение, скажи, молю?
– Сколько он протянет, как думаешь, когда я поставлю его в «стену щитов»? – спросил я. – Сколько проживет, прежде чем датский клинок располосует его, как мокрую селедку? Это и есть мое одолжение, отец. Я только что избавил твоего набожного короля от смущающего присутствия его незаконнорожденного сына.
И мы отправились на пир.
* * *
Свадебный пир был в точности таким кошмарным, каким я его себе представлял.
У Альфреда никогда хорошо не кормили, еды редко бывало много, а эль никогда не бывал крепким. Произносились тосты, хотя я ни одного не расслышал, пели арфисты, хотя я не слышал и их. Я разговаривал с друзьями, угрюмо смотрел на священников, которым не нравился мой амулет-молот, и поднялся на помост во главе стола, чтобы бегло поцеловать Этельфлэд. Она была само счастье.
– Я самая везучая девушка в мире, – сказала она.
– Ты теперь женщина, – ответил я, с улыбкой глядя на ее зачесанные вверх волосы.
