— ...Однако мы с женой надеемся, что Всевышний пошлет нам обильное потомство, — говорил тем временем Пил. — Нашего сына, которому уже два года, мы назвали Рафаэль. Следующего назовем Рембрандт. Дальше пойдут Рубенс, Леонардо, Тициан. Если, конечно, война не разрушит наши планы. Моя рота ополченцев отправляется под Нью-Йорк послезавтра. Надеюсь, там мне удастся снова встретиться с генералом Вашингтоном. Я побывал у вас в Вирджинии, когда писал его портрет в Маунт-Верноне. Он изображен там в форме полковника вирджинской милиции. Тогда мне казалось удачным сочетание темного камзола с густо-красным жилетом и бриджами. Боюсь, сегодня красный цвет может вызвать только досаду.
— Значит, вас можно уговорить на поездку в дальние края? — сказал Джефферсон. — Приняли бы вы приглашение посетить нас в Монтиселло? Если моя жена даст согласие позировать, я бы очень хотел иметь ее портрет.
— Вы полагаете, у нее могут быть возражения? Я готов прислать ей отзывы нескольких дам, которые были очень довольны тем, как их облик запечатлелся на моих полотнах.
— Ваше мастерство общепризнанно, слухи о нем достигли даже нашего провинциального угла. Но природная застенчивость моей жены с годами только усугубляется. Мне трудно уговорить ее поехать в гости, посетить театр в Вильямсбурге, принять участие в бале. Даже написать письмо сестре или старинной приятельнице для нее — тяжкий труд, к которому надо готовиться неделями.
— С огромным удовольствием посещу ваши края. Как только последний британский корабль отплывет от наших берегов, я буду готов путешествовать по всему континенту. Моя вторая страсть после живописи — коллекцио-нировать растения и чучела птиц. Когда вглядываешься в узоры цветка или птичьего оперения, понимаешь, как безнадежно далеки мы от совершенства Художника, сотворившего все живое. Я мечтаю основать в Филадельфии музей, который отразил бы богатство американской фауны и флоры. В этом музее первый этаж был бы отведен... О, слышу шаги! Скорее всего, это доктор Раш. Он тоже обещал уделить мне час — с одиннадцати до двенадцати.
Бенджамин Раш вошел радостно возбужденный, размахивая шляпой, будто все еще видел перед собой ликующую толпу на площади.
— Победа, мистер Джефферсон, полная победа! В городе праздничные шествия и банкеты, Декларацию зачитывают вслух в церквах, в тавернах, перед полками. Даже для роты недавних иммигрантов из Германии был сделан перевод на немецкий. Лоялистов и прочих сторонников примирения с Британией не видно, никто из них не смеет открыть рта. Не зря мы с вами просиживали дотемна в Конгрессе, доводя текст до предельной ясности. Отпечатанные копии уже отправлены во все колонии. Теперь пути назад нет. Эти четыре странички произведут в стране не меньший пожар, чем сто страниц книги «Здравый смысл».
