— Мы со своими погибшими все организовали, а ты помоги бабушке похоронить твоего дядю Порфирия.
— Я побывал у них, — сказал Борис Павлович. — Они поедут за Порфирием Сергеевичем втроем — бабушка, тетя Мария и Николай, дядин сын. Им моя помощь не нужна.
— Ну, — Александра Сергеевна задумалась... — неплохо было бы подумать о гробах... Но у меня нет досок, да и столяров я не знаю.
На следующий день стало известно, что хоронить убитых можно будет только по истечении трех дней со дня смерти. И люди воспользовались этим, чтобы подготовиться к похоронам без спешки.
В последний день Борис Павлович привел к Александре Сергеевне Павла Федоровича, брата погибшего Алексея Федоровича, дедушки Прасковьи Яковлевны. Тот согласился сделать гробы для Прокофия Григорьевича, Федора Григорьевича и Порфирия Сергеевича, но надо было достать материал.
— Нет материала... — отчаялась Александра Сергеевна.
— Давайте на всякий случай пройдем к моей бабушке, — предложил Борис Павлович двоюродному дедушке своей жены, — может, у них что-то найдется.
У Агриппины Фотиевны в подвале, действительно, нашлись какие-то почти прогнившие старые двери и другие деревянные бруски.
— Это остатки от конюшни, поломанные денники, — пояснила она. — Лет пятнадцать они тут пролежали...
— Сгодятся, — сказал Павел Федорович.
Так при помощи людей Александрой Сергеевной были пережиты эти события.
***
Но более легкой жизнь ее не стала, ибо Прошку тут же заменил его не менее невыносимый сын, резко повзрослевший за последние дни. Едва переступив порог хаты после своего бегства с места расстрела, он заявил матери, что это она виновата в смерти отца.
— Что ты такое говоришь? — возмутилась Александра Сергеевна. — Я понимаю, как тебе тяжело после потери родного человека, но ведь и я потеряла близкого человека — мужа.
— Ты не любила его!
— А за что его можно было любить? — спросила Александра Сергеевна. — Назови хоть один момент из его жизни, когда его можно было любить.
Мальчишка, конечно, промолчал, ибо такого момента не нашел, но отношение свое к матери не изменил.
Александра Сергеевна, будучи мягким по натуре человеком, впоследствии упрекала себя, что не хотела этого сына, что носила его без радости, и полагала, что эти ее настроения повлияли на его характер. Угрызения совести донимали ее, хотя она видела, что сын растет точной копией отца, следовательно, она в этой закономерности ничего не изменила. Вместе с тем внимание и доброта, сколько бы Александра Сергеевна ни выказывала их сыну, не трогали Зёню, а только делали его еще наглее, жестокосерднее и неуступчивее.
