Эхо вечности Книга 2. Багдад–Славгород | страница 24
Зёня
Зачастую людей и отношения характеризуют имена, которыми они нарекают своих родных и которыми затем пользуются. Так, Александра Сергеевна назвала последнего сына Георгием. В семье же за баловнем закрепилось имя Зёня. Оно больше смахивало на кличку, да и звучало несимпатично, но удивительно удачно характеризовало и его одиозного носителя, и нездоровое отношение к нему со стороны матери.
Рос Зёня точной копией своего отца, причем сходствовал с ним не только внешне, но и повадками — был груб, эгоистичен, невоздержан, алчен, ленив и агрессивен. И как все дети подобного рода, склонен к дурным поступкам. Так, например, он регулярно поливал своей мочой порог детского садика, который располагался рядом с его домом и во дворе которого он иногда гулял. Об этом рассказывала автору этих строк Сидоренко Анна Сергеевна, секретарь Славгородского сельсовета, которая тогда посещала садик и была свидетельницей этих выходок. И никакие воспитательные меры на Зёню не действовали.
Пока в 1940 году ему реально не исполнилось семь лет, мать под любыми предлогами в школу его не пускала. Конечно, в отговорках она делала акцент на его здоровье — медики хоть и не находили, что в физическом развитии он отстает от сверстников, но соглашались с матерью. Таковы тогда были традиции.
— Я его тяжело носила, — объясняла Александра Сергеевна, — недоедала. Вот он и родился слабым, головку до годика не держал.
Последнее было выдумкой, конечно, ибо младший ее ребенок был отменно здоров. Однако тогда все было гораздо проще — никто особенно в подробности не вникал. Сказала мать, что ребенку еще надо посидеть дома, значит ей виднее.
Так и получилось, что до войны он окончил только первый класс. Затем была оккупация и великая битва, всех уравнявшая в биографиях, и после нее уже никаких отклонений в его возрасте, если иметь в виду три приписанных года, не замечали. Зёня зажил жизнью многих ребят, у которых детство отобрали немцы.
В войну он пережил страшное потрясение, дополнившее его нестерпимые качества еще и истеричной психопатией: под дулами немецких автоматов он вынужден был присутствовать на расстреле мирных жителей, среди которых находился и его отец. Мальчишка не выдержал стресса и у него случился нервный срыв. Чудом он спасся, убежав и от жестокого зрелища и от фрицевской мстительной пули{4}.
После гибели отца он возненавидел мать, понимая, что она погибшего не любила и представляя дело так, что это было причиной отцовых запоев и драк. Жить с младшим сыном Александре Сергеевне становилось все тяжелее.