— Против часовой… Но как же все остальные? Почему не сорвали кран? Я же им говорил — по часовой…
— Давайте продолжим повторять, — сказал я. — Открываю кран с холодной водой против часовой стрелки…
Степан Макарович подхватил и почти слово в слово (слова «ЗАКРЫВАЕМ по часовой» дались ему нелегко), повторил лекцию. Когда он стоял перед сухой тряпкой, повешенной на батарею для имитации просушки, я его поблагодарил:
— Спасибо большое, теперь всё понятно.
Выждав перед батареей ещё какое-то время, хозяин положил тряпку под ванну и вдруг хвастливо произнёс:
— Ну что, понял теперь, как мы тут в Москве живём?
Я кивнул и прошёл в комнату. Там, на месте вчерашнего «Sony Trinitron» с диагональю 21 дюйм, я обнаружил советский ТВ-приёмник с крохотным экраном. Для переключения каналов на этом чуде техники надо было крутить колёсико.
— А где телевизор? — спросил я.
— Вот, — бесцветно ответил хозяин, сделал отсутствующее лицо и отвернул его в сторону.
— Я имею в виду «Sony». Клавдия Олеговна сказала, что комната сдаётся с мебелью и тем телевизором, который стоял здесь вчера. Вчера здесь стоял «Sony».
— Чёрный — это наш телевизор, он в нашей комнате стоит, откуда ты его вообще видел? Тебе вот этот телевизор пользоваться. Ты скажи лучше, во сколько по утрам на работу ходить будешь, мне будильник ставить надо.
Перед сном я решил почитать. Читать я привык лёжа. Хозяева, видимо, читали иначе. Поэтому весь вечер они проходя мимо стеклянной двери в мою комнату, замедляли шаг и пялились на меня. Готов поклясться, что пялились с осуждением.
Утром я сказал хозяйке, которая ко времени моего вывода из квартиры тоже вышла на кухню:
— Насчёт телевизора нехорошо получилось, правда?
— Какого телевизора?
— Мы же договаривались. Я спрашивал, останется ли в комнате телевизор, который там стоял. Вы сказали, что останется.
— Ох… Не знаю, что я сказала, кому сказала…. Комната у нас хорошая, сдаётся с телевизором, это правда. Так у тебя же есть в комнате телевизор. Он работает, я проверяла.
— Но ведь там стоял другой телевизор, и вы обещали, что он останется.
Клавдия Олеговна замолчала. На её лице появилось выражение какой-то идиотической кротости. С этим выражением она посмотрела сквозь меня, вздохнула и отвернулась к плите. Я видел, что моё поведение ужасно её раздражает или даже злит. Как же так — брали послушного забитого мальчика, пусть и староватого на вид, а теперь этот мальчик себе позволяет. Думаю, будь на моём месте их ребёнок, она бы наверняка уже придумала для него наказание и сообщила бы о нём ребёнку в самой неприятной форме: тихо, спокойно, скорбно опустив уголки рта и залив в глаза фальшивое сочувствие. А ещё — с непрошибаемой уверенностью в собственной доброте, правоте, справедливости и в том, что она действует во благо ребёнка. Но с незнакомым оборотнем, который за сутки вырос из заглядывающего ей в рот мальчика в какого-то наглого монстра, приходилось сдерживаться.
