Днем возвращались с Воробьевых гор, как вдруг метнулся из кустов, между конных — лохмотья одни, волосы клоками. Псарь ударил его плетью, сбил с ног, навалился телом.
Царь придержал, осаживая испуганного коня, приказал:
— Подыми…
Холопы тряхнули мужичка, с него посыпались комья грязи, поставили на ноги. Из-под спутанных волос глянули маленькие звероватые глаза.
— Пощади, батюшка-царь. — Ноги у него подогнулись, он бухнулся коленями в грязь, пополз к коню. — Защити, батюшка, никакой мочи нет, в могилу осталось лечь. Нет жизни от лихоимца: жену увел, детей малых прибил, дом пожег…
Конь всхрапнул и попятился от мужика.
— Поднять, — приказал царь. Мужика поставили на ноги. Царь сделал строгое лицо, спросил: — Кто тебя обидел?
— Головин Михаил, опричник твой, — голос мужика сник, глаза умоляюще остановились. Лицо царя закаменело. Стало тихо, только ветер прошумел в осеннем бурьяне.
— Ты посмел моего холопа клеветать! — Иван Грозный нахмурился и увидел, как задрожал мужик. — Говори правду, кто подучил?
— Смилуйся, как перед Богом, молюсь на тебя, — залепетал мужик и закричал вдруг отчаянно: — Не ведаешь, что творят именем твоим: мошну набивают, людишек твоих изводят.
— Упорствуешь! — угрожающе сказал царь и ударил кулаком по луке седла, а сам мрачно гадал: правду сказал мужик или тайные враги научили? Лицо мужика съежилось, почернело, борода топорщилась лохмотьями — и никаким взором не прожечь, не высветить, что таится в мыслях: чернота или правда. Царь вспомнил, как с месяц назад, уже под вечер, тоже по дороге в Кремль, с гиканьем из-за леса вынеслась навстречу дикая свора всадников. Охранный отряд переполошился, загремел оружием, выходя в голову царской свиты, но разглядели снаряжение опричников. Впереди несся Головин. Заметив царя, осадил ватагу, а потом мял шапку, сгибаясь в поклоне, а ноздри еще пыхали разбойным жаром, глаза воровски жмурились.
— На съезжую попадешь, — добавил царь, — все одно скажешь.
— Воля твоя, батюшка, — мужик перекрестился. — Жизнь мою возьми, правду говорю.
— Жизнь? — проговорил царь задумчиво. — Звать тебя как?
— Ефимка Грехов.
— Ну, Ефимка, торопись выдать наветчиков… или опоздаешь. Веревку, — приказал царь и указал на корявый дуб на обочине.
Мужик затравленно оглянулся на людей, что кинулись с веревкой к дереву, судорожно глотнул, побледнел и вдруг глянул царю в глаза тихо и спокойно.
— Не верил, — сказал Ефимка безнадежно, — что глаза тебе враги заговорили. На тебя одна надежда была… — Голова его поникла.
