Борис злорадно усмехнулся:
— Тронут вашей заботой. Не для себя ли ее бережете?
— Стыдно, Борис Степанович.
— Это мне стыдно! — возмутился Борим. — Вы такое, можно сказать, сделали. Кстати, а почему Вазнин просидел тридцать лет последним?
— Он не хотел иначе, — оправдываясь, тихо сказал Гаревских. — Вы не знаете. Он был божественно талантлив в свое время. Такая судьба.
— Божественно, — промычал Борис, изучая лицо Гаревских, — а потом вы его взяли до пенсии дотянуть. Да-а, загубили «божественный талант».
Лицо дирижера содрогнулось, побледнело:
— Вы не должны так. Вы, — он задохнулся, — надо пережить, чтобы так…
— А он, наверное, и не знает, кто благодетель, кому обязан. Может, просветить?
Гаревских молчал, опустив глаза, потом сказал:
— Это подло.
— Ничуть. — Борис отступил на шаг — слишком яростно горело лицо дирижера. — Ничуть не хуже, чем лезть в чужие дела. Но я еще подумаю.
Борис обошел Гаревских и направился к берегу. До конца поездки он почти не участвовал в разговорах, ходил особняком, изредка многозначительно улыбаясь.
У Речного вокзала он взял такси, через пятнадцать минут вышел у дома, где жил Вазнин. Борис часто встречал такие дома в центральной части города. Еще дореволюционной постройки, наверное, как раз такие назывались «доходными», потому что все шесть этажей были набиты разнокалиберными квартирами на все вкусы. В громаде дома не было никакого изящества, только добротность и надежность. По стертым ступеням Борис поднялся на третий этаж. Дверь открыл старик Вазнин. Горло его было обмотано серым шерстяным платком, домашние брюки висели мешком, на ногах — разбитые тапочки. Лицо болезненное, вялое.
— Боря? — удивился Вазнин. — Проходите.
— Да вот, я, — Борис следом за стариком вошел в крошечную комнатушку. Слева, зажатый стенами, стоял диван, у окна — небольшой стол, заваленный газетами, журналами, справа, в узкой нише, располагался шкаф.
— Вы что же не поехали за город? — спросил глухо Вазнин.
— Как раз оттуда.
— А где же Надя? — старик забеспокоился, с лица исчезло равнодушие болезни. — С ней что случилось?
— Ну что вы, скоро придет. Не с ней, а вот случилось нечто. — Борис замер, вглядываясь в Вазнина. — Узнал я, что за птица наш Гаревских.
Вазнин непонимающе взглянул на Бориса.
— Вы ведь с ним давно знакомы, — сказал Борис.
— Да, еще с до войны, в консерватории.
— Не знаю, как хватило совести смотреть вам в глаза тридцать лет. — Борис покачал головой, а Вазнин насторожился. — Он же виноват во всем, исковеркал вам жизнь. Он проговорился.
