Он протянул Псу мятую купюру, — Пес, не глядя, сунул ее в задний карман.
— Что с этим, спрашиваешь? — Пес затянулся, задумчиво сощурился и усмехнулся. — А что с ним еще делать? У нас с «духами» кошачьей национальности разговор короткий! — он вновь длинно затянулся, пустил колечко дыма, и глаза его заволоклись мечтательной дымкой. — У, сколько мы их с Энгельгардычем в свое время покрошили, котяр позорных! — и он с силой сжал когти в кулак, взгляд блеснул неутоленной ненавистью. — Уж мы их душили-душили, душили-душили…
— Зачем душили-то? — не понял я.
Пес чуть пожал плечами.
— Аллергия, — и вздохнул. — Чувствительнейший был человек…
…Кота мы всё-таки пощадили: деньги всем вернули, наказан был он вполне достаточно, мы с Петухом ни на чем не настаивали. А Пес, докурив «беломорину», почти успокоился, — завязав же галстук, нацепив очки, и вовсе стал прежним ботаником-гуманистом и махнул на Кота лапой — пусть живет. И Кот, лежавший до этого трупом, вдруг сразу ожил и как ни в чем не бывало заболтал, забалагурил, посыпал шуточками. А в конце предложил держаться вместе, одной бригадой, — мол, вместе горы свернем, один Пес чего стоит! Петух поначалу воспротивился — с Псом, это да, хоть на край света в разведку, но с уголовником?! Никак он не мог простить тому «питуха гамбургского».
— Да какой я, на хрен, уголовник?! — возмутился Кот. — Разуй глаза, пернатый! — и он распахнулся. — Не видишь, это же пижама больничная, от робы не отличаешь? Там же полоски другие! С больнички я недавно утек, лежать надоело. Бешенством коровьим слегка приболел, а где подцепил, сам не пойму. Не от «телки» же своей, она у меня вроде стерильная. Детдомовский я, вообще, если биография интересует. Не сидел никогда, даже не привлекался, ну, может только по «хулиганке» мелкой. В пионерах даже побывать успел и в самодеятельности участвовал, вот!
— Что в самодеятельности, это заметно. А наколки? — не сдавался Петух.
— А что наколки? Наколки вон и у Пса есть.
— У меня армейские, — буркнул Пес. — По молодости да по дурости, у нас все в ДШБ себе кололи, теперь сам жалею.
— Ну так и мы по дурости с пацанами баловались, в индейцев играли, в Чингачгуков всяких, Зверобоев-Мордобоев. Так что, братишки? — и Кот радостно потер лапы. — Один за всех и все за одного, а? Чур, я тогда за д'Артаньяна!
…С того дня стало нас уже четверо. Петух, правда, поначалу всё косился на Кота, ожидая подвоха какого-нибудь. Но Кот, надо отдать ему должное, хоть и был плутом порядочным, но если уж, по его собственному выражению, «корешился с кем-то», то своих не подводил.
