времени Августа дают нам многие характерные черты аналогичных процессов при Тиберии,
[350] как-то: обвинителей-доносчиков, разбор дел в сенате, привлечение к ответственности родственников обвиняемых и т. д.
Однако в целом эпоха Августа отличалась согласием в отношениях власти и общества, а политические преследования в период его правления были как раз тем исключением, которое, как известно, лишь подтверждает правило. Среди причин, способствовавших этому, следует выделить общий энтузиазм, вызванный наступлением долгожданного мира и возможностью наслаждаться его благами, конституционные соглашения 27 и 23 гг. до н. э., обеспечившее партнерство сената и принцепса, подъем национальных чувств — следствие крупных внешнеполитических успехов и, наконец, благоразумную умеренность Августа в проявлении своей власти.
Но были обстоятельства, делавшие дальнейшую перспективу весьма угрожающей. Во-первых, фактическое утверждение монархии ничуть не уменьшило остроту традиционного аристократического соперничества.[351] В Римской республике такое соперничество принимало форму открытой борьбы группировок знати, строящихся на основе личных связей (factiones).[352] Принципат покончил с борьбой партий: сенаторы соревнуются теперь за милость принцепса, от которого зависит их служебная карьера. Средством свести счёты в этой борьбе, а заодно и ускорить собственное продвижение по дороге почестей (cursus honorum) подчас становится политический донос.
Во-вторых, принципат возник в результате фактической узурпации государственной власти Октавианом в годы последовавших за смертью Цезаря гражданских войн. Август немало потрудился, чтобы придать новому режиму приемлемую конституционную форму, но Цезари, надо полагать, ещё долго помнили, как возникла та власть, которую они олицетворяют, и в глубине души чувствовали себя узурпаторами. Подозрительные, как всякие узурпаторы, они ревниво оберегали себя и своё положение от всех действительных и мнимых покусительств. Неудивительно поэтому, что в их лице доносчики легко могли найти и нередко находили благоприятно настроенных слушателей.
Юридическая разработка понятия majestas и развитие практики соответствующих законов при Августе с формальной точки зрения являлись всего лишь развитием тенденций, обозначившихся в этом процессе к концу республиканской эпохи, а в некоторых своих аспектах выглядели даже как реанимация правовых норм, действовавших в период ранней республики. Всё это, однако, было не более чем видимостью, за которой скрывался подлинный переворот в практике
