Лара Богораз встретила меня на платформе в Александрове. На ее краю стояла демонстративно целующаяся парочка. Лара уверенно сказала
— Это следят за мной.
Я уже знал эту парочку, она нагло за мной прогуливалась, но спорить не стал — пусть Лера считает, что только ее так пасут. В Карабанове, по которому меня повел Толя, рассказывал мне о «Метрополе», о том как стойко держатся (или не держатся) его авторы и удивляясь моей теперь уже готовности извинить покаянное письмо Шаламова — в тюрьме я понял, какой всечеловеческой ценностью были его рассказы и стихи, а для их сохранения можно было идти на уступки. У других не было таких великих созданий, такого противостояния всему античеловеческому миру, а потому и не было причин их извинять. Для Толи разницы не было, как было непонятно и мое эстетическое любование почерневшими домами. Зато был практический подход — Толя строил дом, готов был переплатить за нужные ему материалы, но ему — русскому — никто не верил.
— Придешь ты, со своими усами, и тебе все продадут. Кавказцы вызывают у них доверие.
Я не спорил, но дом мы не могли найти. В конце концов начали искать в ближайших поселках, помню, когда мы с Леней Глазеровым шли по единственной улице в Арсаках, пытаясь найти сдающийся дом, за нами неотступно ехала черная «Волга» почти с десятком антенн но, как ни странно, в каком-то другом (каком не помню) поселке дом мы нашли, главное, директор местного совхоза из каких-то своих соображений захотел, чтобы я этот дом купил. Но поскольку у меня кроме судимости был надзор, разрешение сперва надо было получить у начальника райисполкома в Александрове. Мы с Леней пришли к нему. По-видимому, по опыту с Толей Марченко, он и от меня ждал одних неприятностей и говорил — «Ну почему вы не хотите снять где-нибудь комнату? Я не буду возражать». Объяснять председателю райисполкома то, что было понятно и нам и ему было незачем, но тут он прямо при нас по прямому телефону позвонил директору совхоза, надеясь свой отказ свалить на него, но неожиданно директор совхоза сказал, что готов и даже хочет продать мне дом.
— Ну где ты видел армян, которые работали бы в совхозе. Будет еще один тунеядец.
Директор совхоза не соглашался, что-то объяснял председателю и тот в сердцах бросил трубку. Потом повернулся ко мне:
— В своем районе я вам дома не продам.
Тогда Лара и Толя посоветовали мне поехать к Косте Бабицкому выходившему в 1968 году на Красную площадь, осужденному за это, но теперь жившему в Костромской области в бывшем поместье Николая Островского, теперь превращенном в дом творчества актеров (Щелыково). Поездка туда и знакомство с Костей были для меня наслаждением. Я давно знал, что еще учась в университете этот абсолютно русский юноша настоял почти со скандалом на обмене паспорта и заставил паспортистку написать туда — еврей (по советским законам свою национальность каждый получающий паспорт может назвать по собственному желанию). Но в условиях советского антисемитизма, как правило национальности «еврей» разными путями избегали и уж всегда — в случае смешанных браков. Но среди родственников Кости не было евреев, вероятно, ни в одном колене.
