А потом дверь резко открывается и в нас уже целятся несколько пар глаз. Матросы в недоумении переглядываются между собой, не понимая что делать. Их рты открываются от удивления.
Я же смотрю на них и смеюсь, не спеша прикрывать наготу.
— Уйдите, — кивает им капитан.
Но те не спешат уходить.
— Мистер фон Манлингер! Мы нашли его! — кричит один из них.
* * *
— Айсен, со мной все в порядке! — объясняется Чевинфорд, застегивая рубаху. — Лучше подумай о том, кто мог внушить мне видения об Архиепископе.
— В тебя вселился дух! — настаивает ученый.
— Я похож на одержимого?
Мне тоже не нравится то, что происходит. Я смотрю на капитана сквозь изнанку и не вижу души. Дух ушел. Но что он сказал напоследок, я не слышала. Он сказал это только своему хозяину.
— Духа в нем нет, — говорю я.
— Это моя душа, — вздыхает капитан. — Она говорит, что я предал сам себя. Может, так и было.
— И что теперь? — спрашиваю я.
— Мне нужно поговорить с Архиепископом. Если это не он убил Элени, он может знать кто это сделал. И он ответит.
— Откуда ты знаешь, что она вообще мертва?
— Не знаю. Просто чувствую. Курс на Дурмсенг. А ты, — он смотрит на меня, — помоги нам туда добраться.
— Нас просто так не пустят в Дурмсенг, — встревает Айсен. — Там множество чародеев, инквизиторов, солдат. Они сотрут нас в порошок.
— Сможешь спрятать корабль? — Чевинфорд смотрит на него.
— От магии? Не знаю.
— Уж постарайся. Мы подойдем поближе и ночью высадимся на шлюпке.
— А дальше? — интересуюсь я. — На собрания не пускают чужих.
— А дальше будет видно.
Чевинфорд берет Миша, гладит его. Зверек довольно мурлычет. Узнает своего хозяина. Это хорошо. Обычно животные первые чувствуют влияние потусторонних сил на своих хозяев.
Я шагаю на борт корабля. Холодный ветер развевает мои волосы и холодил лицо. Впереди из белогривых волн выпрыгивает небольшая рыбешка. Смотрю за ней и думаю о том, что будет, когда шкатулка откроется? что будет со мной? Захочу ли я убить его? смогу ли контролировать себя?
Я зла на того, кто это сделал со мной, не меньше Чевинфорда. Он долгое время готовил меня к этому, и я даже не догадываюсь, какие заклятия на меня наложены. Вспоминаю улыбку архиепископа, вытащившего конверт с моим направлением на корабль. Его заботливый голос, внешность доброго дедушки.
Неужели он?
Мог ли этот человек годами относиться ко мне как к скоту — кормить, ухаживать, а в один прекрасный день отвести на бойню?
Может, мне внушили и желание попасть на практику на корабль? Море — все-таки опасное место, многие предпочитают практику подольше, но спокойнее, но меня всегда тянуло к нему.
