То есть я полностью осознаю, как оно сейчас выглядит, что на нём написано (полубессмысленное сытое довольство), но управлять им уже не могу, как бы ни пытался. Да я и не пытаюсь. В такие моменты мне трудно даже просто пожелать чего-то большего, чем то, что со мной происходит.
Но… Моего сознания — точнее, той части его, куда ещё не добралась сладостная волна умиротворения — хватает всё же на то, чтобы напоследок слегка испугаться. Полно, да действительно ли я — то, что о себе думаю? То, что всегда о себе знал? Ибо в эти минуты я не испытываю ни малейшей потребности не то что в каких-то там высоких, «духовных», интеллектуальных материях — но даже просто в любых, каких бы то ни было размышлениях, эмоциях и чувствах! Мне не до них. Я вовсе не хочу отвлекаться от того, что происходит внутри меня, нет, не «в душе», а именно внутри, в прямом смысле. Не то что сознательно не хочу, у меня просто нет силы воли и духа для этого. Но раз так, то… духовен ли я на самом деле? Точно ли высокоразвит?!
И страшным рывком разума — в последнюю долю мига перед наступлением полного насыщения — я ещё успеваю спросить себя: уж не было ли всё это и прежде всего лишь иллюзией, верхним слоем, простынёй, которую я натянул на себя для самомаскировки? И не есть ли моё подлинное лицо — именно это, теперешнее, с бессмысленными остановившимися глазами и пищеварительной улыбкой на неотёртых салфеткой губах?..
Мигом позже все эти вопросы отпадают, так и оставшись без ответа. Они попросту перестают меня волновать. Ибо, говоря уж совсем откровенно, сам себя я вполне устраиваю и таким. Какой есть. Но вот другим людям — особенно тем, кто меня знают, и крайне особенно тем, кто знает меня как Личность, достигшую одной из самых высоких степеней духовного развития, как тонкого интеллектуала, — не стоит, пожалуй, видеть этого моего — подлинного — лица, лица почти неодушевлённой плоти. И вот это и есть она — истинная причина того, почему я, приходя пообедать в нашу столовую, стараюсь сесть лицом к стене, выбрав самый тёмный, глубокий, скрытый от посторонних глаз уголок.
Жаннету разбудил громкий стук в дверь: это старый слуга, по обыкновению, напоминал, что пора поторапливаться.
По обыкновению? Нет, сегодня у нашей Жанны был необычный день! Её ждал первый бал, первый настоящий выход в свет, на котором она просто обязана была блеснуть всеми своими достоинствами!
Когда она, вскочив и набросив шелковый пеньюар, отворила, старикан уже приплясывал от нетерпения. Он так и предвкушал, как нынче вечером его юная госпожа поразит высший свет Гранд-Эйфелии экстравагантностью туалета, который они вместе с матушкой Клише — его доброй подругой и партнёршей по преферансу — изобретали всю ночь. Добряк подмигивал крошке Жаннет и хихикал, держа руки за спиной:
